Болеслав ждал, что их вот-вот заметят, но чужакам, видно, было не до пленника. За домишками на лобном месте трубил рог, слышались гомон голосов и конское ржание.
— Снимаются, — подсказала Яся, заглядывая в глаза книжнику. — Говорят, наступать приказано.
— Куда наступать? — спросил Конрад. Они с трудом втащили Игора на повозку, забросали сеном. Невдалеке хлопнуло, вспыхнуло семицветным глазом око топи, но Болеслав размахнулся и зашвырнул в его пасть склянку с травяным отваром, потом вторую. После третьей око лопнуло, рассыпав осколки.
— Знамо куда, — сказал старик книжнику. — На Черну пойдут. Вовремя мы с тобой, Коньо, утекли.
Только Конрад, похоже, радости старика не разделял. Потребовал, чтобы старик ехал с Игором прочь, а сам, пыхтя, пополз на четвереньках между домами. За ним увязалась и Яся.
Догнали возок они только к вечеру, когда Болюсь решился дать себе и лошадке отдых. Девчонка, перемазанная грязью, со щеками, расцарапанными ветками, влезла на воз и тотчас уснула, примостившись к полумертвому, метавшемуся в жару закрайцу.
Конрад, бледный от страха, с перебитой рукой, присел к костру, который успел запалить словник, и, пытаясь отдышаться, прошептал:
— Завтра выступают. Если поторопимся — успеем предупредить, что на Черну…
Глава 91
— …«кабаны» идут! Магов полторы сотни, конных из них сорок, на тяжелых лошадях. Большей частью нанятые. С повязками полного герба не больше пятидесяти на всю дружину. Копейщиков-мертвяков около сотни.
Гжесь опустился на скамью. Руки старика тряслись.
— Выслушаешь гонца, матушка?
— Да что мне слушать его! — крикнула Агата. — Знаю и так, что скажет. Хочет без боя Черну взять? Обещает всем жизнь, если отдадим Мирослава?
Гжесь опустил голову.
— И жизни не обещает?
Старый советник кивнул. За дверью слышался гул. В большую залу собирались бояре, старейшины верхнего и нижнего города, сотники городской и удельной дружин. Обдумать оборону, узнать, что решила княгиня. Примет ли Черна бой или затворит ворота, впустив всех, кто успеет, из окрестных деревень, в надежде на то, что не простоит долго Збигнев под стенами: припасов не хватит и золота на наемных.
— Гонцу голову долой и прибить на Страстную стену, — приказала Агата грозно. — Да скажи, чтоб все готовы были. Возьму князя и выйду.
— Что решила, матушка? — тихо проговорил Гжесь.
— Бой примем, — бросила она, опустив руку в потайной карман на платье, где лежало доставленное зачарованной голубкой письмо Якуба. Как прежде, чуть сухое и больше почтительное, чем теплое, но главное — сообщающее о том, что на помощь Черне движется лучшая сотня из бяломястовской дружины и через трое суток будет на чернской земле.
Агата сжала пальцами письмо, словно все не верила, что оно настоящее, подняла высоко голову, взяла из колыбели спящего колдовским сном Мирослава, шагнула в душный, переполненный народом зал. Все взоры обратились на княгиню Бялого и младенца на ее руках.
— Мы примем бой, — спокойно сказала она. На мгновение воцарилась такая звенящая тишина, что испуганный ею Мирек проснулся и пронзительно заплакал.
Глава 92
— Мы примем бой, так и сказала.
Борислав снял с пояса хозяйские ключи и принялся объяснять Агнешке, что от чего, какой ключ есть у поварихи, какой у конюхов, какой у слуг, а которого нет ни у кого и давать не стоит.
Агнешка вспылила, бросила ключи, уперла руки в бока, чтоб не видел Борислав, как дрожат у нее пальцы.
— Давно ли это твоя война, Борислав Мировидович? Ты еще по осени подбивал всех идти Черну воевать, помнишь ли? А еще говорят, бабы — ветреницы.
Агнешке было страшно. Только теперь боялась она не за свою жизнь, а — страшно сказать — за целый удел и тех в нем, кто был ей дорог. Но — постаралась она быть с собой честной — боялась она пуще всего, что, стоит уйти Бориславу, как явится манус Иларий и уведет ее силой, заберет к себе вместе с сыном.
— Пока был я бессильным разбойником, дело одно. Да только теперь я манус. И как манус удельной дружины много лет назад свою клятву дал Владиславу Чернскому — защищать Черну от любого врага. Да и не было мне, что защищать, а теперь есть. Неужели я тебя, или Гнешека, или Дорофейку позволю обидеть? Дом свой, двор, слуг не смогу защитить от жадного Збышека?
— Да мало ли магов у Агаты! У тебя только-только руки просыпаются.
— Сила просыпается, а руки, что умели, помнят крепко. Сама знаешь, что не колдовством живые были много лет лесные братья.
Борислав достал с полатей завернутые в несколько слоев ткани клинки, взвесил на руке и тотчас положил, почувствовав, как сталь потянула на себя его силу.
— Руки убьешь, не трогай, — сказала Агнешка строго. — Если крайней нужды не будет, не касайся стали.
— Убью, да ты потом вылечишь, — улыбнулся ей бородач.
Агнешка не знала, что и сказать, как отговорить.
В ворота застучали со всей силы. Кто-то грохал кулаком так, словно «кабаны» из Хуторов не шли еще только по дороге на Черну, а уж стояли под стенами.
— Хозяйка, отворяй, — заблеял из-за забора старческий голос.
Телега вкатилась на двор медленно, лошадь едва переставляла ноги.
Шедшие рядом с телегой маги — старик и толстяк — поклонились хозяину и хозяйке. Толстый книжник пытался стряхнуть с руки девчонку-селянку, но та вцепилась с него мертвой хваткой, смотрела сияющим взглядом.
Агнешка подскочила к возу, глянула в мертвенно-бледное лицо закрайца, наполовину скрытое волосами, осмотрела глубокие раны от силы и палки на груди и плечах.
— Ну, вытянешь его? — спросил Конрад.
Она отрицательно покачала головой.
— Что слышали? Идут с Хуторов? — подступил Борислав к старику.
Болюсь не стал кривляться, изображая по своему обычаю юрода, отвел хозяина в сторону.
— Среди «кабанов» говорят, кто-то на помощь к ним идет. Нужно бой принять, нельзя медлить. Иначе кровью захлебнется Черна.
Борислав бросил взгляд на лекарку: слышала ли она, что сказал старик? Слышала Агнешка. Сжала кулаки.
Закрайца отнесли в дом, напоив беспамятного травами. Борислав, сколько позволила сила в руках, заращивал раны. Болюсь, нашептывая, правил раздробленные кости. Игор стонал так, что Агнешке казалось, у нее сердце разорвется от жалости.
Она тихо выскользнула из дома, накинув на плечи прежний свой черный платок.
Искать дом Христины долго не пришлось. Агнешка не успела еще оглядеться, остановившись посреди улицы, как к ней подбежал мальчишка и сказал, что господин маг просит ее войти.
Иларий стоял в дверях, опершись рукой о створку приоткрытой двери. Белая рубашка распахнута у ворота, синие глаза сверкают хищными звездами, черные кудри свешиваются на лоб, так что и не разглядеть сразу алого клейма.
