— Вот и наследник тебе, Владислав Радомирович, — проговорила Надзея так ласково, что почудился в ее голосе Владиславу змеиный яд. — Княгиня уж кончается. Ты выйди к народу, князя будущего покажи, а мы пока с нею побудем.
Владислав приоткрыл двери, подал теще на выбеленной новине внука. Агата прижалась лицом к теплому животу младенца. Тот истошно завопил.
— А другой? — тихо спросила за спиной у князя Агнешка, стоя на коленях у распростертого на постели тела княгини.
— Какой другой? — Голос у Надзеи был как масло. Мол, не твори беды, где и без того хватает.
Владислав вслушивался в разговор повитух. Агата спросила, как звать будут наследника Черны, и Влад, недолго думая, назвал давно выбранное имя.
— Мирослав, Мирек! — позвала теща пищащего, красного с натуги новорожденного наследника Чернского удела, но тот только махал в воздухе сморщенными пятками и с придыханием выводил одну тоскливую ноту.
— Второй ребенок. Не родит она без помощи, сил не хватит… — ответила Надзее Ханна.
— Вот и оставь, — сверкнула глазами Надзея, забормотала злым шепотом: — Сама знаешь, в наследии престола княжеского нет места двоим. А тут Землица сама позаботилась… Помрет княгиня и лишний щенок с ней. А ну, отойди. Не трожь! Дай Безносой дело свое сделать. А то и я помогу.
— Матушка Агата. Плоха Эльжбета. Отнеси Мирослава Владиславича в другое крыло. Ни к чему Безносой на него раньше срока глядеть.
Агата всхлипнула, закусила губу и поспешно унесла младенца прочь. А Владислав, не в силах уж казаться спокойным, рванул на себя прикрытую дверь.
— Отойди, Чернец, то судьба велит, услышал меня мой господин, исполнил то, о чем я столько лет мечтала. Заплатишь ты мне за сына сыном! — замахнулась на него щепотью Надзея. Завилась, закружилась над ее пальцами темная воронка.
— Владыка грозный, царь предвечный, податель ветров и радуг, тучегонитель, отец ливней… — начала она, приготовившись ударить темной силой, небовой, проклятой, в любого, кто посмеет подойти к роженице и помочь ей разрешиться во второй раз.
Владислав сам себя не помнил от ярости. Встали перед глазами отец и мать, лежащие на полу, окровавленные. И сами собой сложились мысли в боевое. Хоть и потратил он силы на тещино дознание, а все хватило бы мощи не из одного сильного мага дух вытряхнуть. Да только стоял перед князем не колдун земной, а закутанная в траур жрица небова, отступница веры Землицыной. Жаль было за нее, тварь проклятую, отповедь получить, да не думал о том князь. Словно незримое ледяное копье вырвалось из красного рубина на лбу Владислава. Ведьма покачнулась, уронила руку, повалилась, потекла из ее рта кровавая струйка.
Владислав сжал кулаки, стиснул челюсти, приготовился к отповеди.
Но вместо боли почувствовал касание теплой руки лекарки. Она резко втянула воздух приоткрытыми губами, задохнулась, закашлялась, схватилась обеими руками за живот.
— Как есть Бяла, — опешил князь. — Ты отповедь мою на себя приняла? Зачем? Нешто проще ее принять девчонке вместо воина?
— Задолжала я тебе, князь, за клейменого мануса. Теперь квиты.
Лекарка опустилась на пол, тяжело дыша, но князь поднял ее, встряхнул, не позволив прикрыть в бессилии глаза.
— Ханна, живой он там? Мой младший сын, жив он еще?
Лекарка, едва держась на ногах, ощупала чуткими пальцами живот недвижной Эльжбеты.
— Жив, да только недолго ему еще мучиться. Умерла княгиня. Не родит.
— Говорят, в деревнях, ежели знают, что матери не жить, живот режут? — с надеждой спросил князь.
— То мертвячкам. Не вынешь ты его, князь, костным ножом. Сталь нужна. Сам знаешь, что сталь наделать может, если до крови мага коснется. Убьет его еще до того, как я резать закончу.
— Так вытащи его! Ханна, Землицей молю, спаси.
Она покачала головой.
— Знать, верный способ подсказала мне черная эта баба, — кивнул князь на мертвую ворожею. — Владыка грозный, — начал он с отчаянием, — царь предвечный…
— Стой! Что ты делаешь, князь? — Ханна трясла его за плечи, косынка слетела с ее головы, рассыпались по плечам золотистые волосы.
— Я слово себе дал, Ханна, что больше никто из моей семьи не умрет, если то в моей власти. Над телом отца клялся, сама Безносая была в свидетелях, так что не можешь помочь — прочь иди. Значит, быть мне проклятым, но если может небо с его чудищами помочь мне жизнь сыну сохранить, значит, так тому и…
— Стой, — проговорила лекарка уже тише. — Не зови Безносую. Тут она. Я попробую. А если не вернусь…
Лекарка опустилась на пол, закрыла глаза. И словно бы обмякла, помертвела, осунулась в одно мгновение.
И тотчас открыла глаза княгиня Эльжбета. Закричала так, что бросился мороз по спине Владислава.
— Принимай, князь! — выкрикнула. — Матушка… Больно, матушка! Прими, Землица, душу…
Глава 61
— В ладонях своих упокой, — пробубнил Коньо. Игор ввел руки в кровавое месиво, повернул коротко и резко, и изломанный топью ведьмак обмяк, словно бы растекся бесформенной грудой.
— Что-то Владека долго не видать, — сказал он хмуро.
— Так-таки по Владеку ты заскучал, — усмехнулся Конрад. — Или охота, чтоб Ханну эту он с собой привел? Сегодня всем не до дела. Княгиня рожает, вот и мельтешат. А по мне бабе — бабье, а нам всяко лучше тут пересидеть, пока все разрешится. Отметь-ка лучше око-то.
Игор подошел к большой карте, нарисованной на стене под тихо гудящими шарами колдовского света, начертил углем еще одну точку.
— Прав был Владек. Не зря башни строил. Так и жмется ко границе уделов топь. Все по краешку ходит. В середине всего-то несколько точек…
Наверху скрипнула дверца. Игор и Конрад насторожились, но облегченно выдохнули, когда по ступенькам торопливо скатился старик-словник.
— Ну что, батюшка, родила голубка бяломястовская? — с издевкой спросил Коньо.
— Да какое. Я и не совался. Знамое ли дело, мужику в бабью канитель лезть, — отмахнулся словник. — Не здесь ли Владислав Радомирович? А то велел мне дурака из нижнего города привезти, да мне же и досталось.
Словник потер шею.
— А Владислав-то Радомирович покрепче нашего будет. К бабам ушел, да вот все ждем, — сказал Конрад.
Помог Игору свалить мертвое тело в деревянный грубо сколоченный ящик и отволочь на ледник. Старый словник с отвращением покосился на оставшуюся на широком столе кровавую лужу. Коньо растер ее грязной тряпкой.
— Не смеялся бы ты, книжник, — выговорил ему старый Болюсь. — Помрет княгиня в родах.
Конрад охнул. Игор в дверях ледника замер.
— Да не с этим сыном. Второго рожая, помрет. Она еще в девках ходила, у меня виденье было. Оттого из Бялого и убег, чтоб князю Казимежу не рассказывать.
