— Дурак этот старый тебя опять на петле водил. Теперь уж все, нет у него над тобой власти, да только снова не попадись.
— Ах ты, попрошайка, — замахнулся на словника Конрад, потянул другой рукой из сумки книгу. Болюсь приготовился к оплеухе, простой или колдовской — велика ли разница, все по уху. Но удара не последовало. Закраец перехватил занесенную руку товарища.
— Не тронь. Сам виноват, — бросил он сухо. Повернулся к старику. Сверкнули на мгновение из-за завесы пепельных волос зеленые дикарские глаза. — Ты ко князю шел — иди за мной.
«И как ни тошно ему ходить этак, пугалом, завесив рожу волосней-то», — подумал Болюсь, поспешая за великаном вниз по крутым ступенькам.
Но внизу князя не оказалось. Только парили под сводом подземного убежища магические светящиеся шары, да пузырилось, бродило что-то в больших чанах, а на столах выстроились в ряд бутылочки с зеленоватой, едва приметно светящейся жидкостью. Уж не раз видел старик такие бутылочки. В них хранил князь средство, закрывающее топь.
— Значит, одолел наш родимец-душегубец радугу-то, а? — хохотнул Болеслав, потирая сухие руки.
— Одна беда у вас, словников. Язык за зубами не умеете удержать, — пробурчал обиженно Конрад. — Ты еще князю скажи. Я, так и быть, буду изредка на площадь ходить и от твоей головы ворон отгонять. Чтоб подольше повисела…
— Да что ты взъелся, Конрад. Нет на тебе его петли, а ты все сердишься, — неожиданно мирным, каким-то будничным тоном сказал закраец. — А ты, старик, и правда помолчал бы. Уж больно смел стал, на башне зиму просидев. Не лекарство это от радуги, а припарка одна. Око закрыть можно, да только новое появится. Не этого хочет князь, а того, чтоб навсегда закрылись радужные глаза.
— Высоко мостится Владислав Радомирович, — поцокал языком словник. — Хотя, может, ему это и по силам.
— По силам. А как иначе. — В голосе великана была спокойная уверенность. Привык он к тому, что силе Владовой предела нет. — Но, кроме силы, нужны еще время и знание. Ты ведь много бродил раньше, старик. Много видел. И не просто так Конрада опять за петлю потянул, желая хозяина увидеть. Не хочешь, чтоб знали о твоем приходе? Что ты такое видел, словник? Наяву или дар твой о себе знать дал?
Болеслав не сумел сообразить, как быть. Странный этот новый закраец, спокойный, дружелюбный, вызывал опасений втрое больше, чем грубый дикарь, черной птицей следующий за своим хозяином.
— Видение у меня было. Только учти, одному князю Владиславу я его поведаю.
Глава 39
— Не хочешь — не говори. Расспрашивать не стану. Скажи только, в моей земле с тобой такое сделали?
Агнешка прижалась лицом к черному бархату княжеского кафтана, спрятала пунцовое от слез и стыда лицо. Стыдно было, как билась она у князя в руках, как кричала, как выдала себя, боль свою и беду. Словно морок на нее кто навел, да только разве возможно это? Не действует на нее чужая магия, ничья не в силах коснуться травницы Агнешки. С рождения такая она. Но отчего тогда приняла она князя за Илария? Словно черная тень безумия накрыла — и полетела прочь, насытившись ее страхом.
Да только поздно уж было. Вошел Чернец — увидел, услышал, пожалел. Очнулась от горького страшного сна лекарка в крепких руках: ни шевельнуться, ни дернуться.
— Это чтоб ты себя не поранила, Ханна, — раздался над головой знакомый ровный голос.
— Пусти. Все хорошо со мной.
— Нет. Не хорошо. Не глухой я и не слепой. Понимаю, рассказывать не захочешь. Но в Черне, у меня под рукой, за такое клеймо ставят. Посередь лба. Не для того дана сила, чтоб над слабым куражиться: взрослому — над дитем, истиннорожденному — над мертвой костью, мужчине — над женщиной. Просто дай мне знать, если увидишь того, кто дурно с тобой поступил. Не просьба это, Ханна. Как князь велю.
Агнешка только тихо кивнула. Хотела встать, но голова отчего-то пошла кругом, ноги не удержали.
— Ты не спеши, не торопись. На тебя сложный морок набросили, после такого отдохнуть нужно.
Хотела Агнешка сказать, что нельзя на нее морок набросить, не в человеческих это силах, но осеклась. Никому этого знать не нужно. Всякий дар не только сила, но и беда. Вдруг захочет Чернец или кто другой использовать ее во зло? Сила ее такова, что не может она сама колдовать, себя защитить. Мало ли, что колдовство не берет — есть и сила простая, человеческая. Хорошо говорит князь о том, что не должен слабый страдать от сильного, да только что скажет он, когда узнает, что за дар у мнимой словницы Ханны? Сколько раз обманывалась Агнешка приветливым видом и добрыми словами, лживыми обещаниями безопасности и помощи. Вилы и колья учат куда лучше любого наставника. Ими сама жизнь тебе науку выживания вколачивает. Хорошо ее выучила Агнешка, и теперь страшно было оказаться обессиленной, напуганной — в чужих руках.
Князь не удерживал, руки его едва касались одежды девушки. Только так, чтобы она не соскользнула с его рук на пол.
Агнешка, не зная, куда деть взгляд, попросила тихо:
— Пусти, Владислав Радомирович. Войдет кто, увидит — судачить станут.
— Не осмелятся, — спокойно ответил Влад. — Я их князь.
— Ты-то князь, — горько покачала головой Агнешка.
Владислав осторожно опустил ее на узкую постель, мысленно направив излечивающее от последствий тяжелого морока заклятие. Не белыми змейками — незримыми широкими волнами потекла к Агнешке сила высшего мага. Натолкнулась на таинственную преграду и, умноженная стократно, рванулась обратно к своему господину. Всего-то и коснулся рукой руки, только и этого оказалось достаточно.
Агнешка знала, что будет. Сжалась. Зрачки князя расширились от удивления, глаза засияли нестерпимым белым светом. Стены и пол вокруг Владислава мгновенно покрылись инеем, в углах комнаты завертелись маленькие снежные смерчи, начали расти. Князь быстро совладал с собой, бросился к окну и, распахнув створки, громким глубоким голосом выдохнул: «Будь свободна».
Сила его, данная землей, ею рожденная, поняла приказ по-своему. Обрушились с крыши княжеского терема и хозяйственных построек последние пласты талого снега. Вымешенная сапогами и копытами грязь на дворе высохла, у стен зазеленела трава. Но не так-то просто силу высшего мага без беды растратить. Едва заметное шевеление воздуха — и уж в саду, где гуляют по теплу чернские княгини, на ветвях груш распустились листья, за ними — первые розовые цветы.
Влад, ужасающе бледный, вцепившийся руками в подоконник, перевел взгляд на небо. Серые облака расступились, истаяли, открыв взору хрустально-синий небосвод, по которому катилось яркое весеннее солнце.
Князь обессиленно прислонился к стене и посмотрел на сжавшуюся на постели, зажмурившуюся от страха девушку. По лицу Владислава тек градом пот, руки дрожали. Видно было, что колдовская лавина крепко ударила по князю.
— Кто ты? — хрипло спросил он. — Что не словница, я сразу понял. Так что сказки оставь другим. Бывает, не могу я увидеть кого-то, если этот человек в когтях у Цветноглазой побывал. Я с ней знаком и выбор ее всегда уважу. Она не взяла — и я не трону. Но ты… ты другая. Ты не смерти избежала… Ты новая ученица Безносой?! Ты Бяла?!
