– Не забуду, за честь почту.
Дмитрий Михайлович писать что-то начал, Михаил подумал – окончена аудиенция, князь человек занятой, не стоит время отнимать. Поднялся с лавки, а Пожарский лист протягивает:
– Деньги получи. Это вознаграждение за труды, доволен я как дьяк приказа твоей службой. А деньги – чтобы дорога легче была.
– Благодарю, Дмитрий Михайлович!
– Пустое. Ты же служилый князь и поместий, как я знаю, не имеешь, на жалованье живёшь.
– Верно.
– Удачи тебе, князь!
Получилось даже лучше, чем ожидал Михаил. Вознаграждение получил, почти как годовое жалованье. Дорога предстояла долгая и расходы большие. В отряде вместо себя поставил сотника Андреева. Опытен, службу знает, не пьяница, вот происхождением не вышел, а потому сотник – его потолок. Ещё двух ратников в сопровождение подобрал, Прохора и Антипа. Оба вояки опытные и приказы исполняют в точности. Согласились сопровождать Михаила с радостью, всё развлечение, а ещё и на Соловках побывать задарма, у намоленных святынь. Для любого православного – знаковое место.
Голому собраться – только подпоясаться. Утром и выехали. Следовало поторапливаться, уже осень, скоро задождит. Ночевали на постоялых дворах, за день успевали преодолеть по тридцать вёрст. За Костромой местность начала меняться, рек и речушек полно. Многие вброд преодолевать приходилось. Вроде плёвое дело, привычное, но вода холодная, лошади заходят неохотно. Грунтовая дорога всё уже, и подвод или пеших всё меньше. Больше месяца добирались до Архангельска. На постоялом дворе оставили лошадей. Михаил хозяину за две недели постоя лошадок вперёд заплатил. После долгого перехода в сотни вёрст им отдохнуть надо.
В Архангельске уже холодно, ощущается дыхание близкой зимы. Пришлось покупать на торгу шапки и тулупы, иначе на корабле, поморском коче, окоченеешь. От Архангельска морем до Соловецкого архипелага ещё несколько дней пути. Остров расположен в Онежском заливе Белого моря, рядом с ним более мелкие – большой и малый Муксалма, большой и малый Заячий, на которых скиты монахов-отшельников. А на Соловецком стоит Спасо-Преображенский монастырь, прозываемый монахами Северным Афоном. Кроме монастыря, более похожего на крепость своими мощными и высокими каменными стенами, тоже скиты есть – Вознесенский, Савватьевский, да ещё Филипповская пустынь. Далеко Соловки от столицы, постоянно подвергаются нападениям судовой шведской рати, потому пушки на стенах стоят, и каждый монах не хуже воина оружием владеть умеет.
Коч подошёл к монастырскому причалу. Немногочисленные паломники потянулись к монастырю. Послушник у ворот спросил:
– На богомолье или к игумену Геринарху?
– Пожалуй, на богомолье. А ещё мне бы побеседовать с иноком Авраамием.
– Проходите. Вон корпус для паломников.
Сперва в храм пошли. Скинув шапки, помолились у входа, купив свечки, поставили перед образами. Атмосфера в храме намоленная, всем существом чувствуется. Помолившись, прошли в корпус для паломников. Михаил в комнате пожитки скромные оставил и во двор. Стал монахов расспрашивать, где Авраамия найти можно.
– На службе он сейчас. Вон там жди, где кельи иноков.
Часа полтора-два пришлось ждать. Наконец из храма стали выходить монахи и послушники. Михаил сразу узнал знакомую фигуру Аверкия Ивановича. Давно не виделись, несколько лет. Постарел Аверкий, волосы на голове и борода седые совсем, белые, как снег. А зрение ещё хорошее, Михаила издали узнал.
– Кого я вижу! Князь в гости пожаловал! Или на богомолье?
– А больше к тебе, соскучился.
– Проходи в келью. Прохладновато, и угостить нечем, пост у нас.
– Не разъедаться приехал, совет услышать.
– Совсем в старцы меня записал. Садись.
Келья маленькая, узкая, а прохладная – мягко сказано, холодно. От толстых стен так морозным духом несёт. Войдя, Михаил на иконы помолился, осенил крестным знамением. На крепком дубовом столе стопка бумаг и чернильница с тушью, несколько очинённых гусиных перьев.
– Про великую службу писание? – спросил Михаил.
– Откуда узнал?
Михаил язык прикусил. Ну, кто его просил о серьёзном труде, который не закончен ещё, спрашивать? Счёл за лучшее промолчать. Аверкий напротив Михаила уселся, за столом. Монах пристально глядел на Михаила и молчал. Потом спросил:
– Кто ты?
– Аверкий Иванович, ты же меня сколько лет знаешь! Засекин я, князь Михаил Засекин.
– Лжа! Ну-ка, ответь, кто основателем династии был?
Ой, как вовремя Михаил список у столоначальника Разрядного приказа получил и прочёл несколько раз. Ответил бодро, без запинки:
– Иван Иванович Засекин по прозвищу Бородатый дурак.
– Верно! А как звать твоего двоюродного брата?
– Григорий Петрович из ветви Шаховских.
– Надо же, верно. Родственник твой обоим Лжедмитриям служил ревностно. Кстати, не знаешь, где он обретается?
– Не знаю, поскольку не общаюсь. Он ляхам служил, а я царю. Да что я тебе говорю, если ты сам, будучи келарем Троице-Сергиева монастыря, меня приветил и отряд вооружил.
– Поперва сомневался, способен ли ты с ляхами воевать? А всё потому, что не князь ты, не Михаил.
Михаила холодный пот пробил, растерялся.
– Михаил, и фамилия – моя Засекин, – ответил он.
– Может случиться, что однофамилец. Но меня не проведёшь, я с настоящим Михаилом знаком лично был. Конечно, шрам на щеке и повязка меня смутили. Но голос-то не его! Говори как есть! Дело-то прошлое, что уж теперь?
И Михаил решился, как в ледяную воду прыгнул.
– Я на самом деле Михаил Засекин, но не князь. В шестом году примкнул к Ивану Болотникову, против войск Шуйского воевал. И не я один, туда более высокородные люди примкнули, взять того же Ляпунова или Пашкова. Потом в Туле сдался Болотников, я с сотоварищами на Нижний Новгород пошёл, да не добрался. Встретился мне однофамилец, настоящий князь. Схватка случилась не на жизнь, а на смерть. Я уцелел, а как бумаги убитого просматривать начал, понял – это шанс. С того времени с поляками и «цариками» войну вёл, ни разу не отступившись.
Михаил замолчал.
– Я нечто подобное предполагал. Если бы ты воевал плохо, грабежами занимался, корыстолюбием обуреваем был, я отдал бы тебя в Разбойный приказ с лёгким сердцем. А случилась Смута, и вожаков настоящих, за которыми ратники пойдут, мало оказалось. Для простолюдина ты умён, образован. Хотя, по правде сказать, с нелепыми ошибками пишешь, яти забываешь. Настоящий-то князь грамотно писал. И после изгнания поляков я за тобой приглядывал. Где через преданных мне людей, где с Дмитрием Михайловичем словечком обмолвлюсь. Все о тебе хорошо отзываются, о ратниках заботишься, свою мошну не набиваешь, о службе радеешь. Князь Пожарский отписывал в письме, зело рьяно порядок в столице наводишь, даже убить тебя пытались. А потому молчать о своих догадках стал. Коли на пользу государству, пусть служит.
