Вечером случилась неприятная для Михаила неожиданность. Ратники его отряда расположились на отдых, он же в сопровождении нескольких воинов отправился к Пожарскому. Надо было определить позиции и действия его отряда на завтрашний день. Пожарский предположить не мог, что гетман уйдёт так быстро, бросив польский гарнизон в Кремле и Китай-городе. На крыльце дома, где расположился Пожарский, стоял Авраамий. Увидев Михаила, он громко вскричал:
– Ты жив, князь? Рад тебя видеть, Засекин. Иди, дай обниму!
Михаил легко взбежал по ступенькам. Обнялись, даже почеломкались. И вдруг из небольшой толпы москвичей, собравшихся поглядеть на воевод, выскочила женщина. Одежда вовсе не холопская, больше на барскую похожа.
– Это кто тут Засекин? Он?
Она ткнула в Михаила пальцем. Михаила холодным потом обдало. Он-то знал, что настоящий князь убит, а он воспользовался его бумагами. Но допрежь ни у кого никаких сомнений не возникало, он уже вжился в чужую шкуру, чувствовал и вёл себя соответственно, и вдруг такой «сюрприз»!
– Он, – кивнул Авраамий. Могу засвидетельствовать, давно его знаю.
– Оба вы лгуны! Стража! Хватайте их и в железа! Оба «тушинские воры».
Ратники, слышавшие эти слова, застыли в недоумении. Авраамий Иванович Палицын никогда замаран в службе Тушинскому вору не был. Наоборот, поднимал воинов на борьбу с Лжедмитрием и поляками. Да и Михаил, начавший жизнь в войске Болотникова, одного из предводителей Тушинского вора, довольно быстро разобрался в ситуации и встал на другую сторону. И свидетелей той службы не было никого в живых, все полегли в сражениях.
– Окстись, баба! – попытался урезонить её Авраамий.
– Какая я тебе баба? Я дворянка!
На шум на крыльцо вышел Пожарский. «Ну, всё, конец службе! Позор-то какой!» – такие мысли пронеслись в голове Михаила.
– Что за шум? – осведомился Дмитрий Михайлович.
– Он себя за князя Засекина выдаёт! – и снова пальцем в Михаила тычет.
– Он Засекин и есть! – кивнул Пожарский. – Я Михаила уже год как знаю, а келарь и поболее.
И Палицын кивнул, подтверждая. Тут уж женщина растерялась:
– Как Михаил?
– А вот так звать его! – изрёк Авраамий.
– Я про Ивана думала, – упавшим голосом молвила женщина.
Князь Пожарский повернулся к Михаилу:
– Знаешь такого?
– Дальняя родня, Тушинскому вору служил. Где сейчас – не ведаю.
Секундная тишина – и вдруг хохот. Смеялись все – ратники, князь, келарь, москвичи, видевшие и слышавшие эту сцену. Женщина попыталась смешаться с толпой и уйти, но её вытолкали назад. Отсмеявшись, князь Пожарский нахмурился.
– Нехорошо! Он воевода отряда из Нижнего, проявил себя лучшим образом! Вояка отменный, а ты его, сварливая женщина, принародно оскорбила. Де не тот человек!
К женщине сбоку придвинулись два ратника из отряда Михаила, что сопровождали его к Пожарскому. Вроде невзначай сделали. Князь рёк:
– Извинись перед князем, не то не посмотрю, что дворянка и женского пола, плетей отведаешь.
Прилюдное оскорбление дворянина при массе видаков – дело уж вовсе неслыханное. Простолюдина за проступок сей могли наказать строже. Лицо женщины побагровело, поняла, в какую неприятность угодила. Тут же поклон отбила:
– Прости, князь, за слова глупые, необдуманные!
Михаил от шока отошёл, рад был, что ошибка случилась. Кивнул.
– Прощаю. Господь прощал и нам велел. Ступай!
Женщина мгновенно исчезла. Пожарский хмыкнул:
– Я бы высек за язык да голову дурную.
– Пустое, – махнул рукой Авраамий.
С уходом Ходкевича участь польского гарнизона была предрешена. В первых числах сентября казаки Трубецкого установили вокруг Китай-города пушки и начали обстрел калёными ядрами. От таких ядер вспыхивали пожары. Батареи стояли у Пушечного двора, на Ивановском лугу, в Кулишках и на Дмитровке. Ляхи на предложение сдаться ответили отказом, причём в форме презрительной. Между тем в Кремле начался голод. И до подхода пана Ходкевича было не сытно, а сейчас и вовсе худо. Вокруг Кремля сплошное кольцо осаждающих, гетману с обозом прорваться не удалось. Дело доходило до людоедства. Из трёхтысячного гарнизона ляхов едва осталась половина, да и те не все боеспособны, есть раненные при вылазке, когда пытались прорваться к войску Ходкевича. А сейчас и здоровые от голода ослабли, пищаль или копьё в руках держат с трудом.
Войска ополчения с боем очистили Китай-город. Через несколько дней полковник Струсь сам вышел из Кремля для переговоров. До того горделивый, высокомерный и заносчивый, выглядел он неважно. Похудел, осунулся, куда спесь шляхетская девалась?
Трубецкой о бедственном положении ляхов в Кремле знал, о капитуляции предполагал. Придворная служба даром не прошла. Потому заранее расположился недалеко от Спасских ворот, и Струсь вышел на переговоры к Трубецкому. После переговоров полковник вывел своих воинов из Кремля. Трубецкой тут же приказал нескольким десяткам казаков:
– Скачите во все закоулки и районы Москвы! Кричите, что поляки сдались князю Трубецкому!
Москвичи так и поняли – Трубецкой победитель. Полк Будилы, второго польского воеводы, сдался Дмитрию Пожарскому в Белом городе.
Пожарский и Минин устроили на Арбате торжественный смотр войску. А затем прошли маршем по Москве к Красной площади, где у лобного места соединились с казаками Трубецкого, вместе въехали в Кремль через Спасские ворота. Но вёл себя Трубецкой как главный победитель, горделиво поглядывая по сторонам. Но ратники ополчения твёрдо знали, кто истинный победитель.
Радость русских длилась недолго. Сигизмунд узнал о поражении быстро и смириться не мог. Упустить такие обширные и обильные земли русские, когда они уже были в его руках? Никогда! Король с войском двинулся на Россию, ведя за собой тысячу двести всадников, три тысячи наёмников-немцев. Ещё тысяча ратников прибыла из польского гарнизона Смоленска. К войску в Вязьме присоединились остатки рати гетмана Ходкевича.
Первая неудача постигла короля у небольшого города и крепости Погорелое Городище. Поляки окружили город, русский воевода на предложение сдаться ответил:
«Пойди на Москву, будет Москва за тобою – и мы готовы быть твои!»
Король вознегодовал, бросил на штурм немецкую пехоту, а крепость встретила наёмников пушечным огнём. Немцы, понеся потери, отступили. Король решил не тратить время и силы, зима на носу, и двинул войско к Волоколамску. Город первый приступ выдержал. Поляки перешли к осаде, полагая, что голод заставит гарнизон и жителей сдаться. Но и войску надо что-то есть, от лагеря во все стороны направлялись подводы и небольшие обозы фуражников. И поляки столкнулись с сопротивлением жителей. Селяне вооружались, кто вилами, а кто и трофейной саблей, устраивали засады, убивали фуражников, забирая себе лошадей. Жизнь не остановишь, за зимой придёт весна, надо будет пахать и сеять, тягловая лошадь в хозяйстве пригодится.
