— Это потому, что я, Богданчик, встретила одного очень мудрого мужчину.
— Мужчину? — похолодел молодой человек.
— Да. Он был слепым знахарем.
— Был? — отпустило.
— Да. Он был старым — никто даже не знал, сколько ему лет на самом деле. Старым и слепым. Но видел и знал больше, чем мы — молодые и зрячие.
— Он кто, твой родственник?
— Нет. Он просто знахарь.
— А откуда ты о нём узнала?
— А, Нина мне и сказала. Дед Кузьма вылечил её бабушку когда-то. У неё был рак, представляешь?
— Нет, не представляю, — с сомнением промычал молодой человек, — не думал, что рак можно вылечить… а ты-то зачем к нему поехала?
— Узнать, что значил мой сон.
— Сон?
— Да.
— Ну и что, узнала? — снова засомневался Богдан.
— Узнала, раз к тебе поехала, — зазвенел радостным колокольчиком легкий смешок девушки. — Кстати, ему тогда как раз электричество провёл местный электрик, а он и говорит, — Надя задумчиво закатила глаза, вспоминая слова старца, — что-то типа, что электричество — это удобно, но не всегда хорошо, а иногда даже совсем плохо. Теперь я понимаю. Видишь, как получилось?
— М-да-а-а… Так он экстрасенс?
— Говорю же — знахарь. Учёный. И просто хороший и очень добрый человек. Он очень много знал. Писал. Лечил людей. У него было много рукописей. Я бы хотела их найти, чтобы прочитать и, может, написать о нём когда-нибудь.
— Узнала?
— Какой-то научно-исследовательский институт забрал их. Я где-то записала его название, но не было времени узнать, где этот институт находится. Ты мне поможешь найти его?
— Конечно. Мы обязательно найдем эти документы. Я так понимаю, самого деда уже нет в живых?
— Увы, — вздохнула Надя, — когда я приехала сюда, через месяц после аварии, то сразу отправилась его проведать. Он жил неподалеку отсюда. Но теперь я его уже в живых не застала — он умер за неделю до моего приезда. Никого там теперь не осталось: ни Ильдара, ни Катруси. Я видела их могилки. Похоронил их, а потом и сам… А первый раз я к нему ездила с Ниной после того, как мне приснился сон про тебя. Он помог мне. Очень.
— Катруся и Ильдар — это его дети?
— Нет, что ты, — рассмеялась Надя, — Ильдар — это овчарка, а Катруся — коза. Безрогая. Он их очень любил. И они его. И понимали всё, как люди. Но ты прав, я думаю, они были ему и друзьями, и детьми. Вот, я сделала несколько снимков…
Показывая фотографии, Надя продолжала говорить.
— Знаешь, Богдаш, именно здесь я почему-то всё чаще вспоминаю Наташу, ту, что подарила мне это колечко, — девушка полюбовалась на сияющий рубинчик. — И думаю, что она была права, когда говорила, что люди должны быть такими, какие они есть, потому что Душа у каждого человека чистая и прекрасная. Все Души изначально такие. Просто одни люди умеют слушать их, а другие — нет. А если человек умеет принимать себя таким, каким он себя любит, и таким, каким ненавидит, когда человек умеет просто радоваться своим успехам и огорчаться своим неудачам, когда он умеет восхищаться, спорить, плакать и любить, если он верит в то, что делает, тогда он живой, понимаешь, живой! И Душе тогда совсем не тесно в его теле. Потому, что тело наше — это не просто сосуд для души, это — часть тебя самого. И когда мы начинаем это понимать, то Душа с таким человеком разговаривает во весь голос. И он слышит её, слышит и идёт туда, куда она его зовёт… И всё у такого человека получается в жизни, и жить ему легко… И счастлив он, и успешен… И умирает он с чувством благодарности за то, что было дано ему такое чудо, как жизнь… И не просто так он её прожил, а оставил добрый след от неё… как дед Кузьма, как Наташа, как люди, которые работают здесь.
Надя улеглась на диване поудобнее, положила свою голову Богдану на бедро и говорила… говорила… Он перебирал снимки одной рукой, гладил её голову другой. Каждый раз на руке оставались несколько шёлковых нитей волос… Но Богдан не обращал на это внимания. Голос Нади становился всё тише, паузы — всё длинней. Через несколько минут голова девушки потяжелела, дыхание стало ровней, и она уснула.
Молодой человек боялся потревожить её сон. Он был обескуражен. Потрясён. Нет больше такой, как Надя. Нет и никогда не будет.
Наклонился. Коснулся губами её приоткрытых губ. Эти губы могли бы стать воротами в Рай. Но он сам их закрыл перед собой. Сам. Что ж, он попытается открыть их вновь.
Богдан прислонился к стене и закрыл глаза.
За окном светало.
Тик-так… Тик-так… Тик-так…
78
Спустя всего три часа молодых людей разбудил шум проезжающего автобуса.
— Ой, — всполошилась Надя, — проспали!
— Что проспали, Надюш? Сегодня суббота. И кроме того, у нас отпуск.
Богдан открыл глаза, и выглядел он так, как будто спал крепко всю ночь, — свежим и выспавшимся. Надя, наоборот, казалась усталой и слабой. Под глазами залегли тёмные круги, губы без помады отливали синевой. Попыталась встать, но у неё закружилась голова, и она опять плюхнулась на диван. Богдан с тревогой посмотрел на бледное лицо девушки.
— Доброе утро, Надюш. Как ты себя чувствуешь?
— Доброе утро, — она улыбнулась, — ты вообще осознаешь, что мы с тобой второй раз спали вместе в одной постели?
Насколько могла, весело засмеялась. Села. Богдан наклонился и нежно поцеловал девушку в уголок губ. Они дрогнули, но остались плотно сжатыми.
— Я бы хотел спать с тобой в одной постели всю оставшуюся жизнь.
Зеленоватые глаза пристально уставились в его тёмно-карие. Поцелуй в лоб.
— Давай чай поставим.
Голос тихий, разбитый,
— Надюш, как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Не выспалась только.
— Сегодня завтрак за мной. Омлет устроит?
— Омлет? Омлет, наверное, хорошо, только есть совсем не хочется.
— Это пока не хочется. Я тебе сейчас такой вкуснячий омлетище приготовлю по бабушкиному рецепту, пальчики оближешь. Надюш, помнишь Анну Павловну?
Богдан колдовал возле плиты, обвязав бёдра льняным полотенцем вместо фартука. Футболка облегала его широкие плечи, лёгкие спортивные брюки — крепкие мускулы ног. Темные, коротко подстриженные волос, и жгучие, как горячий шоколад, глаза.
— Конечно, помню, — донеслось из душевой.
— Она тебя часто вспоминает. Знаешь, моя бабушка тебя очень любит. В гости приглашала. Помнишь, какой она торт печет?
Зашипела сковородка, и запах слегка поджаренного лука, помидоров и свежепорезанного огурца расползался по кухне, тонкой струйкой закружил по комнате, забрался даже в ванную, где Надя стояла под тёплыми струями душа, нежно массажирующими худенькие плечи, маленькие груди, плоский упругий живот и думала:
