— О-о!!!
И уже на следующий день в палате вместе с Надей и побритым и умытым Богданом на краю его кровати сидел Костя. Он уже перемерил, перещупал, перепроверил всё, что можно было перемерить и перещупать. Поговорил со всеми возможными врачами-специалистами и теперь, убедившись, что всё было сделано правильно и лечение назначено такое же, какое бы назначил он сам, сидел на кровати, скалил зубы и балагурил:
— Таня, бабушка и Сашка привет тебе передавали. Бабушка всплакнула, конечно, даже поругалась маленько, чего с ней никогда не бывало. Таня — она же теперь кандидат медицинских наук — надавала мне советов, как и чем тебя лечить. Понятно, что врач-гинеколог точно «знает», как лечить ранения. Сашка с братиком пристаёт, ну, или на худой конец, с сестричкой… Я его к маме посылаю. А что? Очень даже гинекологический вопрос. Как раз по её профилю. А ещё лучше, Богдаш, давай ты выздоравливай и начинай вплотную заниматься продолжением нашего рода, а то нам как-то недосуг. Некогда. Наденька, вы не возражаете?
— Нет, не возражаю, — не слушая, о чём говорит Костя, ответила она.
Ей было совершенно всё равно, чему ей не возражать, только бы не возражать. Сидя в сторонке, она рисовала.
На подсохшей траве в лесу — церквушка. Скромная маленькая церквушка с белыми стенами и голубым со звездами куполом. Дует ветер, треплет листья на деревьях, траву и одежду людей. Небо заволокло тяжёлыми тучами, но там, вдалеке, между тучами протиснулся солнечный луч. Люди перед церковью стоят и с надеждой смотрят на тонкий золотой свет. Сможет ли пробиться? Что принесёт им: долгожданное тепло? засуху?
Она рисовала и думала о письме, которое нашла дома у Богдана, куда её отправил спать Костя сразу же, как только приехал. Письмо было от бывшей жены Богдана.
«Если ты читаешь это письмо, значит, ты все-таки выжил. Жаль. Для всех, а в первую очередь для тебя самого было бы лучше, чтобы ты помер. Ты, наверно, хочешь узнать, почему?
Ну, во-первых, потому что у тебя больше нет жены. Хотя это, может быть, тебя даже обрадует. Но я обещаю, что это будет единственным, что, может быть (видишь, я всё ещё не уверена в этом), тебя обрадует. Я подала на развод, и нас развели за один день, потому что я не желаю жить с убийцей. Тебе может показаться, что ты никого не убивал, а наоборот, хотел спасти. Жаль тебя разочаровывать, но это не так. Пуля, которая прошла через тебя навылет, убила старика. Ты избил его, а когда милиционеры хотели его защитить и выстрелили в тебя, то ты упал на Котило, и они выстрелили ещё раз. Так что, дорогой бывший муженёк, готовься к неприятностям. Тех ментов нет уже. Они тоже умерли. Повесились в тюрьме. Так что доказать, что всё было не так, некому.
Посему прощай. Надеюсь больше тебя никогда не увидеть.
Твоя бывшая жена, которая никогда тебя не любила и верности не соблюдала».
Нет, Надя не прочитала письмо, когда нашла его в почтовом ящике среди газет и журнала «Адвокат». Она не может читать письма, адресованные не ей. Она отнесла его Косте, а он, недолго думая, вскрыл конверт и прочёл.
— Это может быть важная информации в расследовании, которое проводили Богдан и Иван Иванович, и её, возможно, надо срочно кому-то доставить, — объяснял он Наде, на ходу читая письмо. Потом протянул ей.
— На, прочти. Ему нельзя его показывать. Это письмо надо уничтожить.
— Я не могу. Это не мне. Почему уничтожить?
— Да читай ты! — нетерпеливо окрикнул Костя.
Если бы кто-то снимал Надю на камеру, то можно было сделать две совершенно потрясающие фотографии «до» и «после». «До» — озабоченная, но счастливая девушка, красивая и добрая. «После» — до смерти испуганное, ничего не понимающее лицо.
«Господи, что это? Кто это написал? Как же можно такое написать? Это, наверное, какой-то злой ребёнок писал? Столько ошибок… Не может быть, чтобы это написала его жена! Какой ужас! Как она могла? Ведь это же всё неправда! Просто чудовищная ложь!
— Это всё неправда… — пролепетала она.
— Ну почему же всё? Думаю, что то, что она изменяла Богдану, — правда. Ему нельзя это давать читать.
— Но он же не будет тогда знать, что она такая… будет переживать…
— Ага, лучше пусть знает, что ему жена рога наставляла, и думает, что это он убил Иван Ивановича. Это, по-твоему, лучше, да?
— А так получится, что мы его обманываем и… и…
— … и что?
— … и не доверяем!
— Я Богдану доверяю. Я люблю его. Он мой племянник родной, поэтому я прошу тебя: о письме ему ничего не говори, даже не показывай его, а лучше уничтожь. Дай сюда.
— Нет, я спрячу.
Надя спрятала руки с письмом за спину, как это делала в детстве, когда у нее пытались отобрать любимую игрушку.
— Мало ли, пригодится как доказательство его невиновности.
— Да разве кто-то в ней сомневается, в его невиновности?!
— Всё равно… Я не знаю почему, но мне кажется, мы не должны его скрывать… ну, нечестно это, что ли…
— Слушай, что ты знаешь о честности? Говорю же, нельзя ему показывать это письмо. Всё. Точка. Обсуждение исчерпано.
— Хорошо. Я не буду показывать и не скажу, что оно было. Я его спрячу. У себя дома. Там он его никогда не найдёт.
Разговор состоялся в коридоре, но Богдан слышал, что Костя с Надей спорят о чём-то очень напряжённо.
Когда они вошли в палату, он спросил:
— Что у вас там?
— Ничего, — Константин прямо и открыто посмотрел Богдану в глаза. Он уже давно научился врать, например, смертельно больным людям, оставляя им своим обманом надежду. Иногда, чтобы поддержать умирающего человека, приходится сказать, что с ним всё нормально, что у него есть шанс выжить и быть здоровым.
Надя отвернулась. Она врать не умела.
Богдан сделал вид, что поверил Косте, а сам подумал: «Какая же она милая, совсем обманывать не умеет… Ладно, займёмся этим вопросом попозже, когда рядом не будет Кости».
Под чутким руководством врачей и благодаря надлежащему уходу с Надиной стороны Богдан поправлялся удивительно быстро. Уже на второй день он поднялся, на третий — сам ходил по стеночке в туалет, на пятый — стал проситься домой. Его благополучно продержали в больнице ещё десять дней, а затем, выписав больничный лист на две недели и порекомендовав взять профсоюзный отпуск на месяц, с Богом отпустили. Усевшись на переднее сиденье Костиных потёртых временем «жигулей», раненый направился домой на восстановление.
72
А для Нади Ярош пришло время сделать следующий шаг к своей мечте — получить образование. Для этого ей не обязательно было уезжать из города, к которому она привыкла, но ей хотелось уехать. Ей хотелось оставить в прошлом этот город и всё, что в нём произошло. В конце-концов ей хотелось оставить в прошлом само прошлое. Она собиралась ехать в славный город «K-в» для учебы в университете. Съездив туда заранее, Надя устроилась на работу сторожем в детском садике, сняла себе маленькую квартиру с отдельным от хозяйки входом недалеко от университета. Она всё рассчитала: никаких затрат на общественный транспорт, возможность перекусить в детском саду, стипендия (она будет стараться хорошо учиться). Будет, конечно, тяжело, но ей не привыкать. После разговора с дедом Кузьмой что-то открылось для Нади. Теперь она отчетливо вспомнила все душевные разговоры, которые вела с Наташей. Как же она могла забыть! Эта красивая молодая женщина, умирая, была весела и полна позитива. Она оставляла любимого и любящего мужчину, сына, друзей, да жизнь, в конце концов, и у неё ещё хватало силы и желания разговаривать с ней, с Надей. А она? А она распустила нюни и стала такой… такой… Какой?
