Старый знахарь незаметно утёр непрошеную слезу, приобнял Надю и ласково похлопал по худенькой девичьей спине крупной морщинистой ладонью.
— Я знаю, деточка, знаю. Нелегко тебе было, и много ещё трудностей впереди, но ты одюжаешь… ты сможешь, ты сильная.
Когда Надя выпустила из объятий деда Кузьму и подняла голову, она не узнала двор. Нет, и ухоженный деревянный дом в три окна, на крыльце которого стояли удивлённые Нина и Александр, и согнутые под тяжестью наливных плодов яблони, и коза Катруся, что паслась в тени сада неподалёку, — всё осталось на своих местах. Но всё это стало другим. От дома, деревьев, друзей и даже от козы исходила энергия света и радости, которую ранее Надя не ощущала. Она вообще не подозревала о её существовании. И от этого или от чего-то другого ей вдруг показалось, что воздух стал разноцветным и заполнился музыкой. Играла флейта или скрипка. И колокольчики. Да-да, в такт музыке звенели колокольчики. Легкие переливы света, цвета и музыки.
«Динь-динь-дилинь… динь-динь-дилинь…»
— Спасибо вам, я поняла, — не переставала подпевать в такт музыке Надя, — спасибо вам, я поняла…
Беловласый знахарь поднялся тоже.
— Ну что ж, дети мои, пора в дорогу. День летом хоть и длинный, но дело к вечеру. Спасибо, что наведались, что не забываете старика.
Он вышел из-за стола и первый мелкими, но легкими шагами направился к машине. Ребята потянулись за ним.
— До свидания, — Саша протянул руку для пожатия, но знахарь в это время как раз повернулся к Наде и не видел жеста. Или видел? Не захотел подать руки?
— Благослови вас, Господи, — промолвил он во весь голос и перекрестил по-христиански воздух вслед отъехавшей машине.
Молодые люди уехали, а старик ещё долго стоял неподвижно и «глядел» им вслед. Он знал, что «видел» этих людей в последний раз. Знал, что Нина проживёт свою жизнь размеренно и спокойно, дожив до глубокой старости в твёрдой уверенности в том, что была счастлива. Знал, что Надя справится со своей задачей, хотя и придется ей ох как нелегко, но она справится и сумеет много сделать в своей жизни. Знал, что Александра ждёт совсем иная судьба.
69
— Богдан… милый мой… Богданчик, пожалуйста, услышь меня. Это я, Надя. Дорогой мой, самый лучший на свете, пожалуйста… пожалуйста… — шептала девушка через день после возвращения от деда Кузьмы.
Богдан был без сознания. Одна — первая — пуля, пробив грудину, ушла право, задев только кончик лёгкого. Вторая, которая была выпущена после того, как он закрыл собой избитого почти до смерти старого следователя, прошла навылет. Он сознательно упал на следователя, чтобы спасти его, закрыв своим телом. Но подлый свинец, пройдя через Богдана, не задев ни одного жизненно важного органа, остановился в сердце старого следователя. Богдан выжил, а Котило Ивана Ивановича — нет.
Богдан пока этого не знал, потому что сам уже несколько дней лежал в хирургическом отделении районной больницы в коме. Операция по извлечению первой пули и устранению разрушительных последствий второй прошла успешно. Он потерял много крови и, как подозревали врачи, пережил сильный шок, последствия которого и держали парня подальше от реальности.
Распоряжения, поступившие сверху, предписывали без ведома исполняющих обязанности работников прокуратуры к раненому никого, кроме жены, не допускать. Жена же и сама не спешила объявиться, поэтому парень находился под патронажем врачей и миловидных медсестёр, которые, выполняя назначения врачей и свои профессиональные обязанности, любовались молодым симпатичным героем. Слухи о его смелом поступке разнесли соседка Лариса и её маленькая дочь Наденька, которые попросту спасли Богдану жизнь.
— Мама, а почему дядя Богдан говорит, что он плохой? — спросила девочка у мамы после их первой встречи с молодым работником прокуратуры. — По-моему, он добрый и хороший. Он говорит, что обидел двух девочек, а прощения просить не хочет. Разве так бывает?
— Бывает, радость моя, бывает, — отвечала ей Лариса. — А Дядя Богдан не плохой, он хороший. Просто иногда человек не знает, что для него хорошо, а что плохо.
— А он узнает?
— Узнает. Обязательно узнает. Ему душа подскажет.
Эта маленькая девчушка с прической, похожей на колючки ёжика, ещё тогда покорила Богдана. А ещё её имя. Надя. И всё это время, с момента первой встречи, Богдан навещал Ларису и её дочь, угощал конфетами, дарил кукол на день рождения. Между взрослыми установилась тёплая дружба. Девочка тоже привыкла к молодому следователю и от души радовалась, когда он к ним приходил.
— Мама, мама, мне страшно, — заплакал разбуженный звуком выстрела ребенок, — там собачку убивают, мама!
— Почему собачку… какую собачку…
— Не знаю-у-у-у… только я бою-у-усь… — еле слышно подвывала малышка.
Лариса тоже услышала выстрел и, наскоро успокоив дочь и наказав ей лежать тихо, позвонила в милицию и выбежала из дома. Уже на бегу увидела вспышку от второго выстрела и только потом услышала его хлёсткий звук. Побежала быстрей, совершенно не думая о том, как сможет помочь тому, в кого стреляли, и с кем предстоит встретиться.
Но, слава богу, встречаться ни с кем не пришлось. Две человеческие тени с еле различимыми деталями милицейской формы впрыгнули в темную машину и, газанув, быстро скрылись из поля видимости женщины.
Богдана она узнала сразу и ждать не стала — позвонила в скорую помощь прямо из дома Ивана Ивановича, возле которого и происходили все события. Выйдя из дома Котило, она услышала звук сирены подъезжающей милицейской жёлто-голубой машины. Через несколько минут темноту ночи прорезал вой другой сирены — скорой помощи. Женщина, оставив пострадавших на попечение медиков, вернулась к дочери. За ней последовал молоденький прапорщик для снятия свидетельских показаний.
Обоих мужчин увезла скорая помощь. Одного — в тёплую больничную палату, другого — в холодный морг той же больницы.
70
Поезд прибыл в Тарасов в шесть часов утра, и Надя, сразу же взяв такси, поехала в больницу, где находился Богдан. К больному её не пустили, но попросили подождать до девяти, чтобы решить вопрос посещений. Ждать ей пришлось гораздо дольше. До полудня никто не проявил к ней ни малейшего интереса. Позже пришлось пройти через унизительную процедуру допросов: кто она, что она, почему приехала, кто уполномочил её ухаживать за больным, — и получить отказ в посещении по причине неродственных отношений. Но из больницы она не ушла. Не могла уйти. Сначала сидела возле хирургического отделения, в одной из палат которого лежал её Богдан. Потом, проникнув в отделение, села возле двери ординаторской в надежде убедить заведующего отделением в её, Нади, очень даже родственных отношениях и самых что ни есть добрых намерениях. Он был на очередной операции, и девушка, дожидаясь его, задремала, сидя на стуле.
Неожиданно она увидела или, скорее, почувствовала какое-то движение в коридоре. Надя открыла глаза и увидела маленькую девочку лет двенадцати с огромным белым бантом. Девочка в коротком синем платьице и простых колготках с вытянувшимися коленками стояла, опустив голову, возле крайней двери слева по коридору.
