Весь июль был жарким и особенно урожайным на яблоки, и маленький ухоженный садик, который виднелся за домом, подтверждал это. Ветки яблонь и груш уже гнулись под тяжестью наливающихся сладким соком плодов. Там же росли две поздние вишни, на которых кое-где ещё красовались темно-красные, почти чёрные полупрозрачные ягоды.
«Сладкие, наверное», — подумала Надя и сглотнула слюну, заполнившую в одно мгновение рот.
— Люблю вишни, — шепотом озвучила она свои мысли.
Девушки стояли, оцепенев, и не знали, что им делать: то ли заходить в дом, то ли заглянуть за угол на случай, если хозяин работает в саду. Решили сначала обойти дом снаружи, но не успели сделать и пару шагов, как из-за угла навстречу им вышел сам хозяин — высокий, на удивление стройный старик c серебристо-белыми вьющимися свисающими до плеч волосами и аккуратно подстриженной бородой. Глаза его, такие же голубые, как незабудки, которыми он окружил свой дом, смотрели прямо перед собой.
В свободном вытертом, но чистом костюме неопределённого цвета и лёгких тапочках он был похож на жителя украинской глубинки предыдущего столетия. Насчёт «глубинки» сомнений нет: что может быть глубже, чем жизнь отшельника на границе украинских и белорусских лесов. Насчёт прошлого столетия тоже — похоже, старец родился в прошлом веке. Глядя на этого аккуратного, приятно пахнущего то ли чабрецом, то ли мятой мужчину, трудно было представить себе слепого отшельника, о котором рассказывала Нина.
Мелким, но лёгким и уверенным шагом он направился к девушкам.
— Добро пожаловать, барышни. Я надеюсь, что вы не возражаете, чтобы я вас так называл? — голос его был спокойным, но глубоким, и несмотря на то, что старик говорил тихо, Наде показалось, будто раскатился громом среди ясного неба. Она даже посмотрела вверх, но не увидела на небе ни тучки.
— Ниночка, это твоя подружка? Рад, что вы решили навестить старика. А что ж вы кавалера своего в машине оставили? Приглашайте. Пойдём в сад, я вас чаем с мёдом напою. Небось, устали, с дороги-то?
«Откуда он знает, что в машине Саша остался?» — удивлению Нади не было предела. Если бы она не знала, что старик слепой, то никогда бы в это не поверила. Хозяин двигался по двору совершенно свободно.
Он подошёл к машине со стороны водителя и, когда Саша открыл дверь, чтобы выйти, пророкотал: «Доброго дня. Ведите, молодой человек, девушек за дом, в сад. Там рукомойник, а я за мёдом. Да, Ниночка, барышня, будьте так добры, поставьте водички на плитку. Вот до чего дожили — цивилизация даже ко мне добралась. Электричество — великое изобретение человечества, хотя… хм, м-да, кто его знает, к чему это приведёт».
Тут только Надя заметила, что к дому со стороны леса тянется провод. И, как будто отвечая на её немой вопрос, старец заговорил опять:
— Там, за лесом, село больше. Оттуда и провод. Электрик местный, Игнат, протянул. Я и не просил его, а он мне говорит: «Довольно, дед Кузьма, в первобытно-общинном строе жить. Цивилизация — это удобно». Что удобно, не спорю, но не всегда удобство к добру ведёт. Ленится человек-то, когда удобно ему… — всё бормотал и бормотал старик, легко поднявшись по двум невысоким ступенькам в дом.
— А вас, барышня, Надеждой зовут, — то ли спрашивал, то ли утверждал сереброволосый мужчина, — хорошее имя, красивое, сильное.
«Наверное, Нина успела сказать», — подумала девушка.
— Ты проходи в сад-то, к столу, проходи, — продолжал тем временем знахарь, — там, под столом, дружок мой, Ильдарка, отдыхает. Старый он уже, глухой, ты его не бойся. Тебя он не тронет, — сделав ударение на слове «тебя», знахарь замер на мгновение, прислушался.
— А других может укусить? — полюбопытствовала Надя.
— Других-то? Других может, — улыбнулся дед, оттаяв, — он такой. Огромных размеров восточно-европейская овчарка, скорее, похожая на волка, завиляла хвостом.
— Зна-ает, про него судачим, ишь, радуется.
— Ме-е-ее… — донеслось вдруг с другой стороны дома.
— Ну, иди сюда, Катруся, иди, не бойся. Хорошие это люди, не обидят.
Из-за дальнего угла дома появилась сначала белоснежная морда, а потом, не спеша, даже величаво, вырулила коза.
— Ой, а у неё рогов нет. Вы их что, отпилили? Бедная…
Надя поднялась из-за стола и направилась козе навстречу, протянув к ней руку. Она не могла видеть, как улыбнулся старик и как, несмотря на слепоту, потеплел его невидящий взгляд.
Нина тоже не заметила этого — она хлопотала с чаем. А вот Александр видел всё. Наблюдал и молча удивлялся.
Пугливая коза не убежала, не отпрянула, а подошла к Наде ближе, понюхала протянутую руку, потом подкинула её свои безрогим лбом — погладить надо.
— Нет, это порода такая. Заанинская, — просветил Надю хозяин, — недавно вывели такую. Молока много даёт, и оно совсем не пахнет козой. Вот, попробуйте, к чаю ух как хорошо идёт. Молодой человек, — обратился он к Саше, — налейте-ка барышням в чашечки.
Пригласив гостей за стол, на который поставил большую глиняную миску с мёдом и утопленной в сладкой янтарной тянущейся субстанции большой деревянной ложкой, глечик («кувшин» с укр. — Прим. авт.) с молоком, дед Кузьма сел и сам.
Во время чаепития говорили обо всем: о сером кобеле Ильдаре, который оказался четвёртым в поколении собак, живущих у деда Кузьмы, о козе Катрусе — третьей из Катрусь, обеспечивающей старца молоком, сыром и маслом, о генетике и других достижениях науки, о цветах и отличии ухода за разными их видами, о религии, техническом прогрессе и даже о политике.
Александру было совершенно непонятно, как слепой, оторванный от мира старик, может так хорошо разбираться в разных сферах жизни. Нина ничему не удивлялась, она давно знала деда Кузьму и принимала всё как должное. А Надя не могла дождаться момента, когда можно будет поговорить о том, зачем приехала в такую даль.
Наконец, напоив гостей каким-то особенно душистым чаем, после которого хотелось петь и улыбаться, старый знахарь попросил:
— Ниночка, а собери-ка, пожалуйста, со стола, ополосни чашки там, в доме. А вы, Александр, помогите барышне, нам с Наденькой пошептаться надобно.
Когда они вошли в дом, Саша ахнул:
— Вот так старик! Вот так слепой! Он что, разыгрывает нас?
— Нет, не разыгрывает. Он слепой.
— Тогда объясни мне это.
Саша подошёл к письменному столу, что стоял в самом темном углу комнаты. На полке было несколько толстых книг и томов рукописей. На столе аккуратной стопкой — ещё одна. Лист бумаги, карандаш и ручка покоились прямо на середине стола, так, как если бы были готовы к тому, что человек собирается продолжить работу.
— Сам же видишь, — ответила Нина, — стол стоит в самом тёмном углу, там, где нет окна. Если б он видел, то поставил бы рабочий стол возле света.
— Да, ты права. Но тут нет ни линеек, ни сетки Брайля, а строчки ровные. Почерк, правда, непонятный. Но это же невозможно слепому так писать!
