Сон не приходил. Сначала пила чай с бубликом, намазанным маслом и мёдом. Потом играла с кошками. Потом читала. Потом опять пила чай, но уже с сухариками. Наконец забылась. Не то во сне, не то в реальности.
Проснулась Надя совершенно разбитая.
«Господи, что же это значит? Кошмар какой-то. И приснится же такое… Лучше б не загадывала…»
Был понедельник. Накормив кошек и наказав им вести себя прилично, отправилась на работу к своим дошколятам. Она любила детей. Придумывала сказки и рассказывала их ребятам, рисовала героев полюбившихся историй. И дети любили свою воспитательницу Надежду Андреевну. Но мечтала она о другом. Надя хотела быть журналистом. Работать в какой-нибудь газете или, ещё лучше, модном журнале. Быть в центре событий, вращаться среди людей значимых, талантливых, тех, у кого можно было бы чему-то научиться. Она обладала, как ей самой казалось, способностью чётко выражать свою мысль на бумаге, неплохо рисовала, то есть была человеком творческим, активным и неравнодушным. Ей казалось, что она слишком засиделась в своём кресле, и теперь необходимо наверстать упущенное. Душа требовала движения. Полёта.
А пока Надя зарабатывала себе на хлеб, воспитывая подрастающее поколение в духе коммунистической морали, сеяла, как говорится, доброе, вечное.
Отработав смену, перед тем как идти домой Надя, забежала в медпункт детского садика, где работала, и оттуда позвонила подруге.
— Нина? Привет! Мне очень надо поговорить с тобой… Зайдёшь ко мне? Хорошо. Жду.
64
Ровно в четыре часа дня, как и обещала, Нина постучала в Надину дверь.
— Привет, подружка. Я на твоём месте уже давно бы вещи перевезла и жила бы, как царица, в новой трёхкомнатной квартире.
— Да вот как раз о вещах и хотела поговорить, — обрадовалась Надя тому, что подруга затронула один из волновавших её вопросов.
— Так мы с Родиком уже всё обсудили.
— Вы с Родиком? Обсудили? И меня не спросили?
— Ну да. А кто ж тебе поможет?
— Не такая уж я и беспомощная… Но всё равно, спасибо, Нинок. Я правда очень благодарна тебе.
Нина, наливая кипяток в заварник, внимательно посмотрела на Надю. Увидела: подругу явно что-то беспокоит,
— В субботу. В три часа. Успеешь вещички сложить? Саша тоже собирался прийти помочь. Ты же не против?
— Успею… Но Сашу лучше не надо…
— Надя, он скучает по тебе. Ты знаешь, он после тебя вообще ни на кого смотреть не хочет. Всё ждёт, что ты к нему вернёшься.
— Я, может, тоже жду, что ко мне кое-кто вернётся… Да, вот… не возвращается никак… Нин, а ты в снах понимаешь что-нибудь?
— В снах? Не очень… А тебе что, плохой сон приснился? Не обращай внимания. Я, например, когда мне плохой сон снится, утром встаю и первым делом к окну. Смотрю в окошко и говорю: «Куда ночь, туда — сон». Три раза. И всё.
— Что всё?
— Всё — всё. Сон уходит за ночью, а вмести с ним — и всё то, про что сон был.
— Хорошо тебе, Нинуль, у тебя всё так просто. У меня со снами гораздо сложней взаимоотношения, — улыбнулась Надя. — Мои сны — как предупреждения. Этот такой странный был. Странный и страшный. И чувствую я, что сделать что-то должна, только не знаю, что…
Подруги, разлив по чашкам чай, «чокнулись» ими, как будто это были хрустальные бокалы с шампанским.
— За нас.
— За нас.
Нина откусила кусочек нежного пирожного «картошка», которое принесла с собой. Она знала: это Надино любимое. Стоило недёшево, целых двадцать две копейки, но — вкуснятина! Запив его чаем и помолчав с минутку, наконец, проговорила:
— Есть у меня, Надюша, один дедулька, который знает всё о снах и яви. Только живёт он далековато. На машине к нему ехать надо.
— Что за дедулька? Он в другом городе живет?
— В лесу.
— В лесу-у?
— Это там, на Западе, разрешают быть верующим и верить в того Бога, в которого хочешь, а у нас — социализм. Материализм. Религия и вообще всякая вера практически запрещена, верить можно только в Коммунистическую партию и Генерального секретаря Советского Союза. А мы с тобой в системе народного образования работаем. Сечёшь? Узнают, можем с работы полететь.
— Ерунда, я и так заявление об уходе подала. Отрабатываю положенные две недели — и адью. Так кто этот старик?
— Как подала заявление? А работать где будешь?
— Да я в университет поступила. Там квартиру сниму и на работу устроюсь, пока учиться буду. Тяжело пока здесь, у деда.
— Ну ты даёшь, Надька… Нет на тебя никакой управы, — ласково пожурила подругу Нина. — А старик этот — знахарь. Слепой. Он людей лечит травами и руками, как-то… я не знаю. А ещё говорят, что он может Душу из тебя вынуть, полечить её и опять в тебя вернуть.
— Ну, это ты, Нинок, по-моему, хватила. Если душу из тебя вынуть, так ты умрёшь. Да и вообще, есть ли она?
— Бабулю мою так вылечил, — продолжала подруга, не обращая внимания на Надины сомнения, — она рассказывала… не всё, конечно. Она умирала. А он её вылечил. Бабуля и про него самого рассказывала, как он жил, как ослеп. А ей он сам поведал: «Случилось это много лет назад. Он тогда тоже жил один. Он всегда жил один. В лесу. Вдали от людей. Молодой ещё, но не очень. Вообще-то, никто не знает, сколько ему лет… Так же собирал травы и молился Богу потихоньку, чтоб никто не знал. У него икона в доме есть, и сейчас висит. Какая-то очень старинная. Говорят, плакать умеет. Настоящими слезами».
— Кто, дед? А какими же слезами ему плакать, соляной кислотой, что ли? — захихикала Надя.
— Да нет, не дед, икона. А он тогда зрячим был. Вот. И говорят, что он не только сны умеет разгадывать, а и будущее видит. Только рассказывать об этом никому нельзя. А уж вмешиваться и предупреждать кого-то о том, что случится, и подавно, — Нина придвинулась к Наде почти вплотную и, сама себе удивляясь, почему-то зашептала. — И жила тогда в селе неподалеку одна девушка, Галей звали. И любила она молодого и красивого парня — Петра. А отец собирался выдать её замуж за богатого, но старого поляка. А он — дед Кузьма, этого старика Кузьмой зовут — знал, что Галя Петра любит, она приходила к нему однажды, хотела спросить совета, что ей делать. Да если бы и не приходила, он всё равно знал. Только тогда ей Кузьма ничем не помог. Но он знал, что будущий Галин жених догадывался обо всём, и собирался подкараулить, когда Петро придет к ней, и убить обоих. Поляки, они знаешь, какие мстительные?
— О господи! Неужели убил? — воскликнула Надя.
— Нет, не убил. Поговаривают, что Кузьма сам в Галю влюблён был. Потому и помог. Предупредил молодых. Они за манатки и смылись. Вдвоём от греха подальше…
— Молодец, Кузьма.
— Молодец-то молодец, только наутро он слепым проснулся. Наказали его всевышние силы за то, что вмешался и изменил судьбы людей… Сам бабушке моей рассказывал.
