Договаривались Новый год встретить вместе. Надя решила не будет портить ему праздник, но потом, первого числа или второго, сказать ему, чтобы он строил свою жизнь без неё. И лучше будет, если он исчезнет из её судьбы. Ну, хотя бы на время, на несколько лет, потому что иначе она не выдержит. Не выдержит и захочет, чтобы он был с ней опять. А она должна дать ему его свободу. Должна.
Да-а-а, будь осторожна с тем, чего желаешь…
К обеду настроение испортилось совсем. Богдан не появлялся вот уже три дня. Она, конечно, понимала, что у него опять сессия, и дома надо бабушке помочь, но…
От грустных мыслей её отвлёк легкий стук в дверь.
— Входите. Открыто.
В дверях стоял Николай Гаврилович, Надин дед. C тех пор как Надя уехала из их квартиры, обе стороны избегали общения. Николай Гаврилович был печален. Его и ранее небольшое жилистое тело как будто высохло и скукожилось. Маленький и несчастный старик. Разве могли такие выиграть войну?
У девушки бешено заколотилось сердце. Она совсем про них забыла. Погрязла в своих проблемах и переживаниях… Как же они там жили без неё?
— Пап? Ты? Проходи, проходи…
Николай Гаврилович прошёл в комнату, не поднимая глаз на внучку.
— Я сейчас чайку… Как мама? У вас всё нормально…
Сев на предложенный стул дед, наконец поднял на неё глаза. Они слезились…
— Мать умирает… Тебя зовёт…
— О господи!!! — чайник, полный холодной воды, с грохотом упал на пол, облив ей колени.
«Бр-р-р, холодно», — подумала она, но всё внимание было приковано к печальному известию.
— Что случилось? Господи… Как же… Я сегодня не могу, ко мне врач прийти должен. Давай я завтра. Прямо с утра, ладно?
— Ладно. Давай завтра, если сегодня не можешь.
— Ты мне поможешь подняться?
— Помогу… как-то…
— Сейчас, я чай поставлю… У меня тут и булочка есть, и масло, и варенье…
— Не надо, Надя. Пойду я…
Николай Гаврилович тяжело поднялся и поплёлся к двери. Уже открыв дверь, он остановился и, оглянувшись в пол-оборота, промолвил:
— Ты, это… зла не держи… Прости нас с бабой… — и вышел.
40
День прошёл беспокойно и безалаберно. Надя планировала закончить пейзаж леса, который собиралась подарить Богдану на Новый год. Нужно было зашить разорвавшиеся пододеяльники и наволочки, что являлось частью её работы кастелянши. Но у неё всё валилось из рук. В пять часов вечера пришёл участковый врач. Поговорив с девушкой и послушав лёгкие, он, удовлетворённый её состоянием, ушёл. Надя подумала, что можно было бы вызвать такси и поехать проведать бабушку, но уже поздно, и они с дедом, по всей вероятности, уже легли спать, и решила их не беспокоить.
Сон был тревожным. Ей снились какие-то кошмары. То пауки и змеи, которые так и кишели вокруг неё. То у неё выпал зуб и кровь хлестала из раны, как вода из крана. То она стоит посреди огромного озера на маленьком островке и кричит: «Пусть они все умрут! Пусть они все умрут!» То убегает от огромного монстра, который дышит прямо в затылок. Она спряталась от него в маленькую комнатку, похожую на шкаф, и уже готова была к тому, что он откроет дверь и проглотит её, но монстр почему-то стал громко стучать в дверь шкафа: бам-бам-бам…
Надя открыла глаза и поняла, что кто-то на самом деле стучит в дверь. Было ещё совсем темно.
— Кто это может быть? — девушка никак не могла прийти в себя спросонья и пересадить своё тело в коляску, а наконец-то осилив эту процедуру, поехала открывать дверь. По пути включила свет. На часах полшестого утра.
— Кто там?
— Это я.
Надя узнала голос деда. Сердце ухнуло. Распахнула дверь, уже предполагая самое худшее.
— О господи… Как же так…
Девушка чувствовала, что надо заплакать, но слёз не было. Глаза были сухие. Николай Гаврилович тяжело опустился на стул.
— Теперь надо хоронить. Ты придешь?
— Конечно. Я с тобой поеду и помогу, если надо… Ты извини, надо было вчера пойти, но было поздно, и… я же не знала, что она не доживёт до утра… Па, может, ты выпить хочешь. У меня водка есть.
Надя держала бутылку водки специально для того, чтобы проверять и тренировать свою силу воли, и она являлась для неё символом, который, напоминая о прошлом, вопил о том, «как не надо делать».
— Ты знаешь, пожалуй, давай выпьем. Тяжело как-то…
— Я не буду. Я чаю выпью. А тебе налью…
Подъехав к холодильнику, достала колбасу, кабачковую икру и сырники, оставшиеся с ужина. Потом поставила на плиту чайник и нарезала хлеб.
— Есть ещё суп с макаронами, правда, он без мяса. Будешь? Я нагрею.
— Нагрей. Я не ел весь день, — Николай Гаврилович сидел, низко опустив голову, и тяжело вздыхал.
— Всё как-то неправильно… как-то кособоко всё…
— Да-а-а, жаль, что ничего уже нельзя повернуть назад. Вот водка, рюмка. Наливай.
Дед налил в рюмку водку и спросил:
— Ты точно не хочешь?
— Нет. Не хочу.
— Ну, тогда за упокой.
— За упокой, — девушка подняла чашку с чаем.
Налила в тарелку горячего супа. Сама же стала жевать сырник и прихлёбывать чай с молоком. «Как же теперь-то? — думала она. — Ведь теперь ничего не исправишь. Она же звала меня, а я не пришла. Бедная мама».
Надя так и продолжала называть своих бабушку и деда «мамой» и «папой», и чем больше она об этом думала, тем больше считала это правильным. Она не обижалась на них, не осуждала, просто, решая свои проблемы, не думала больше ни о чьих. Теперь Надя винила себя за черствость и невнимание. «Как же теперь жить с этим всем? Она, наверное, болела сильно, а я не приходила. Они меня вырастили. Кормили, одевали, а я…»
41
Похороны прошли традиционно. Прощание дома. Кладбище. Поминки. Людей было немного. Мария Ивановна не работала, дружбу с соседками не водила. Приехала её сестра Зинаида, которая смотрела на Надю зверем, и, разговаривая сквозь зубы, шипела, как змея. Правда, уезжая, прихватила все золотые украшения, шубку цигейковую и дорогие кулинарные книги сестры.
Богдан, узнав о Надином горе, тоже пришёл помочь, поддержать её и проводить Марию Ивановну в последний путь.
Он удивлялся внутренней силе девушки. Следовал за ней повсюду, предполагая, что она может сорваться в любой момент, но опасения его были напрасны. Надя не взяла в рот ни капли спиртного. Она даже не плакала. Только плотно сжатые губы и широко открытые карие с зеленцой глаза говорили о том, что девушка напряжена до предела.
Она, ловко управляя креслом, помогала как могла. Привозила из кухни посуду. Нарезала продукты. Ей было всё здесь знакомо. Ничего не изменилось с тех пор, как она ушла из этой квартиры. Вот только её комната… Теперь здесь обитал Николай Гаврилович.
