— А мне что от этого?
— Правильно, не твоё это дело. Ты пойми, они ведь, по сути, очень несчастные люди: необразованные, опустившиеся и одинокие.
— Так что же, по-твоему, я их теперь пожалеть должна? — у Нади аж дыхание перехватило от такой перспективы.
— Может, и должна… Но главное, тебе надо запомнить: нет ничего дороже жизни. Трудной или лёгкой, бедной или богатой, с ногами или без… Я даже не буду говорить тебе, что на свете очень много людей с какими-то ограниченными способностями, но они живут, трудятся, творят. Оказывается, это не столь важно, чтобы у тебя были все части тела. Главное, чтобы в теле была Душа. Если у человека есть Душа, то он жив. У тебя она есть, Надюша, есть… Ты можешь думать, чувствовать, любить, радоваться. И пока ты жива, думай и дурачься, чувствуй и расслабляйся, радуйся и плач, люби и прощай.
— А меня? Меня кто же любить будет? Калеку?
— А зачем тебе?
— Что зачем?
— Зачем тебе, чтоб тебя любили? Сама люби. Люби и всё. Ничего не требуя взамен. Живи и помни: этот день, эта минута никогда не повторится. Будет другая, может, лучше, может, хуже, но эта — никогда. Если ты её проведёшь в слезах, злости, ненависти, то она так и останется в твоей жизни минутой горя, злости и ненависти. А если ты восхищалась рассветом или цветком. Если ты сегодня простила кого-нибудь или полюбила, то это «сегодня» навсегда останется днём радости и любви в твоей жизни. Если ты это поймёшь, то увидишь, как изменится мир, твоя жизнь. Как воспрянет твоя Душа и как станет тебе легко и радостно.
— Ты, наверное, верующая? — разочарованно пролепетала Надя.
— Да. Верующая. Я верю в Жизнь, я верю в Любовь, я верю в Доброту.
— А-а-а-а, я думала, ты веришь в Бога.
— А Бог и есть — Жизнь, Любовь, Доброта и ещё многое другое…
Голос Наташи стал слабеть. Надя заметила это и сказала:
— Наташ, я, наверное, пойду. Ты, похоже, устала.
— Да, я устала, но позволь мне договорить. Боюсь, что у нас не будет другого шанса.
Измученная болезнью молодая женщина закрыла глаза, и в комнате наступила тишина. Через минуту, глубоко вздохнув, она продолжала:
— Надя, ты добрый и хороший человек. Очень добрый и очень хороший. Ты молода. Красива. Тебе надо перестать жалеть себя, а вместо этого полюбить себя такой, какая ты есть. Тебе необходимо взять контроль над своей Судьбой. Но для того чтобы управлять ею, надо заплатить серьёзную цену.
— Цену? Какую? — округлила глаза Надя. — О какой цене ты говоришь, я не понимаю.
— Для того чтобы управлять свой судьбой, надо взять на себя ответственность за свои поступки.
В палату заглянула медсестра, посмотрела на Наташу и осуждающе покачала головой.
— И ещё, — продолжала умирающая после довольно продолжительной паузы, — надо любить себя. Любить себя такой, какая ты есть.
— Любить себя? Так это же чистой воды эгоизм, — запротестовала девушка.
— Нет, дорогая, это не эгоизм, — прикрыла глаза Наташа — любить себя — это не значит потакать своим прихотям, да ещё и в ущерб другим людям. Любить себя — значит изучить себя, заботиться о себе, работать над тем, что ты считаешь недостатком, и развивать те качества, которые считаешь своими достоинствами.
— У меня нет достоинств, — тихо пролепетала Надя.
— У тебя их миллион! — продолжала Наташа, не обращая внимания на медсестру, которая продолжала делать многозначительные знаки, показывая, что желательно прервать беседу, а только слабо улыбнулась ей, — ты добрая, смелая, умная… Ты веришь людям… Ты умеешь любить, а самое главное, ты умеешь прощать. Ты сильная духом и упрямая. Ты умеешь восхищаться и мечтать.
— Это что, тоже достоинство?
— Одно из самых главных. Когда ты встанешь на ноги, то вспомнишь наш сегодняшний разговор и согласишься со мной.
Наташа замерла. Лицо её искривила судорога боли.
— Тебе плохо, Наташа? Может, я пойду?
— Да, болит немножко… подожди… сейчас… Так ты мечтай, Надюш. Мечтай, — продолжала Наташа, превозмогая боль, — и смело иди к своей цели. Прислушайся к своей Душе, и у тебя всё получится… Поверь мне… Всё-всё… Ах… Позови… пожалуйста, Ваню…
— Спасибо, Наташа… Мне жаль… — Надя, уже во всю размазывая по щекам слёзы, выехала из палаты.
— Ваня, вас Наташа зовёт. Ей плохо.
Муж Наташи опрометью бросился в палату, а Надя, не скрывая выкатывающихся горохом слёз, хлюпая носом и тяжело вздыхая, поехала к себе. Ей было тоскливо и больно. Всё, что сказала ей умирающая женщина, уже давно «крутилось» в её юной головке.
«Управлять своей судьбой? Легко сказать… Взять ответственность за свои поступки? Так я и так за них «отвечаю», вот, сижу теперь…»
Совершенно непонятно откуда брались эти мысли, но Наташа озвучила сегодня многие вопросы, которые Надя задавала себе миллион раз.
Она подъехала к своей кровати. Перенесла свое тело на неё и, отвернувшись к своей стене-спасительнице, дала волю слезам. А от души наплакавшись, взяла в руки книгу о девочке, которая «всего добилась сама», и стала читать.
На следующее утро в палату вошел Иван. Он улыбался.
— Наташе лучше? — обрадовалась Надя.
— Наташа умерла, — тихо ответил молодой мужчина.
Надя растерялась. Как же так? Наташа умерла, а он улыбается? Умерла, оставив ему двухлетнего ребенка, который никогда не увидит свою маму, а он улыбается?
— Она больше не мучается, — произнёс он, как будто угадав её мысли, — было очень больно смотреть на то, как Наташа мучилась. Мне будет очень не хватать её, но это будет моя боль. А ей больше не больно. Ты понимаешь? — Иван улыбнулся ещё шире. — Вот. Наташа просила передать тебе это. Иван протянул Наде маленькое колечко с небольшим рубинчиком.
— Это мне?
— Да. Наташа, перед тем как «уйти», просила передать его тебе.
— За что?
— Ни за что. На память.
— Но я не могу… Оно, наверное, золотое… дорогое. У вас же есть ребенок, ему пусть останется.
— Оно золотое, но не дорогое. У нас есть маленькая дочь. — Иван сглотнул и глубоко вздохнул, отвечая на Надины высказывания по порядку, — и она очень похожа на Наташу. Ей много чего осталось от мамы, а это колечко моя жена просила передать тебе. Ты же понимаешь, я не могу не выполнить последнюю волю умирающей. Возьми, пожалуйста.
— Спасибо.
Иван бережно положил колечко Наде на ладошку, молча развернулся и пошёл к выходу.
— Иван! — окликнула его девушка.
Он остановился и вопросительно посмотрел на Надю.
— А вы Наташу очень любили?
— Больше всего на свете, — бросил он и вышел.
