Но ее личное чистилище (хотя она и вовсе не была «в отказе») оказалось совершенно другим.
Среди новых ее знакомых как-то раз образовалась Дуся Штейн – у нее был роман с Пьером, человеком из французского посольства, он работал каким-то третьим замом культурного атташе и одновременно – почему-то одновременно – помогал советским евреям, они с Дусей жили гражданским браком в дипломатическом доме на Селезневке, и у них частенько собиралась целая компания, там были интересные люди, не только «отказники», но в основном они, через Пьера частенько передавали «помощь», ту, что не доходила по почте, например лекарства, с ним советовались по разным сложным делам, связанным с оформлением виз, билетов и прочее, словом, как-то вдруг она туда зачастила, и было из-за чего – во-первых, квартира большая, совсем просторная и даже немного пустая, что в случае с большой и даже огромной компанией всегда очень удобно, во-вторых, в гостях у Дуси и Пьера всегда было много новых открытий – таким веселым открытием стали видеокассеты с эротикой (фильм «Эмманюэль», первая, вторая и третья части) или даже шипучий аспирин, когда она заболела (никогда до этого ничего подобного не видела), «Кока-кола», да и всякое другое, разве все запомнишь, – словом, приходить туда было приятно. Хочешь ночуй, хочешь не ночуй…
Родители в этот момент уже как-то совсем обмякли, ослабли, и хотя все эти ее связи с мировым сионизмом воспринимались ими с ужасом и ее неоднократно спрашивали, хочет ли она поломать им жизнь навсегда, – но вот то, где она ночует и на что живет, уже не вызывало такого жгучего интереса.
Через пару месяцев после приятного знакомства с Пьером и Дусей ей позвонил по домашнему телефону человек, который представился как «Алексей Иванович» и сказал, что он работает в комитете государственной безопасности и «очень хочет встретиться».
– А если я не хочу с вами встречаться? – медленно спросила она.
Он совершенно не удивился.
– Тогда я пришлю вам повестку. Выбирайте.
– Подумаю, – сказала она и хотела повесить трубку.
– Тогда я позвоню вам завтра, – как-то очень профессионально успел закончить разговор «Алексей Иванович» и повесил трубку сам.
Лера позвонила знакомому адвокату по фамилии Римский (он иногда вел диссидентские дела, и она дружила с его дочерью) и попросила срочно встретиться. Римский был довольно мрачен. Они зашли в кафе на улице Горького, он закурил, выслушал ее и сказал:
– Ничего страшного. Иди.
– Ну то есть как это «ничего страшного»? – удивилась она.
– Ну понимаешь… если ты им специально нужна, то они тебя все равно достанут. А если не специально, а так… Ничего, отобьешься. Ты же умная, – сказал Римский, похлопал ее по щеке, улыбнулся ободряюще, щедро расплатился за кофе и вышел вон. А она продолжала сидеть, не в силах согнать с лица дурацкую улыбку, и пыталась успокоиться, чтобы в животе не так крутило.
Наконец вечером позвонил Алексей Иванович, которого она про себя уже стала звать просто так, без кавычек, и просто сказал:
– Ну часиков в одиннадцать тогда приходите… Лубянка, дом двенадцать. В бюро пропусков я вас буду ждать.
Утром она долго ходила вокруг Лубянки и вспоминала брошюру «Как вести себя на допросе», которую тогда все они читали. В брошюре все было в общем просто и понятно: бумаг не подписывать, фамилий не называть и очень, очень не торопиться говорить «да» на любой вопрос, даже самый безобидный. Но от этого в животе крутило еще больше.
Без пяти одиннадцать она открыла тяжелую дверь по указанному адресу и вошла в бюро пропусков.
Здесь было полно народа. Стояли какие-то испуганные тетки, суетились какие-то молодые люди, кого-то выкрикивали, кто-то кого-то искал, она растерялась и минут десять стояла, не зная, что вообще делать (спрашивать «Алексея Ивановича»? – но это как-то глупо). Наконец из толпы выделился неброский человек и тихим вежливым голосом ее позвал:
– Валерия Дмитриевна? Здравствуйте. Вы, наверное, меня ждете, извините, пожалуйста…
Они долго шли в какой-то кабинетик, потом пришли – крошечный, с окном во двор, совершенно обшарпанный, безо всяких признаков хозяйской жизни – портретов, картинок на стене, предметов на столе, чашек или графинов, – «комната для допросов», догадалась она, в ней расположились и начали разговор.
Разговор был совсем странный.
Алексей Иванович был сухой, невзрачный мужчина, с залысинами, но с очень правильной литературной речью, совсем неприметно одетый, и единственной его важной внешней особенностью, по которой его даже можно было запомнить, была манера говорить – очень медленно и очень тихо.
Он начал разговор о выставке «Москва – Париж» в Пушкинском музее, буквально с восторгом – Брак, Пикассо, вы были, были, надеюсь? – спрашивал он ее, конечно была, отвечала Валерия Дмитриевна (теперь ее звали так) важно, и он принялся рассуждать о кубизме, говорить о картине «Герника», да, это потрясающая вещь, но, понимаете, ранний Пикассо, он как-то больше… ну вот… проникает в сердце, вы согласны со мной?
– А вы знаете, что Пастернак встречался с Пикассо в Париже? Во время конгресса антифашистов? Нет, вы не знали об этом? – торжествующе воскликнул он. – Конечно, еще до войны! О, это было очень интересно…
На исходе первого часа она сама спросила:
– Алексей Иванович, а, собственно…
– Ну да, ну да, извините… – как бы смутился он. – Давайте перейдем к делу.
И перешел.
– Валерия Дмитриевна, не стану скрывать, что нам очень нужна ваша помощь.
– В чем? – как бы удивилась она.
– Мы знаем, что у вас много знакомых, вы много общаетесь с людьми. И это очень хорошо. Ну и вот, среди них есть люди, которые нас очень интересуют… Скажу даже точнее, чтобы вы хорошо меня поняли, среди них есть иностранные граждане, граждане иностранных государств, которые нас очень интересуют…
– Вы кого-то конкретно имеете в виду?
– Да. Конкретно.
– А кого?
И вдруг Алексей Иванович отвел глаза – на секунду, буквально на секунду, и потом так же неторопливо вернулся к теме.
– Ну вы сами подумайте, кого я могу иметь в виду.
– Не знаю!
– Ну как же так, Валерия Дмитриевна, ну вы подумайте, вы же умный человек, образованный, творческий, много общаетесь с людьми, как мы уже выяснили…
– Не знаю, Алексей Иванович, ну честное слово. У меня очень много знакомых иностранцев!
– Да, и это хорошо. Но вы все-таки подумайте.
Она все время ждала, что он спросит про Пьера. А он все не спрашивал.
И тогда она поняла – Пьер был дипломатом, и по каким-то причинам, только «конторе» ведомым, Алексей Иванович не хотел или не мог первым назвать его имя.
Вот в чем была эта игра!
Поняв общий смысл, она быстро научилась правилам.
