— Ну и детишки! Вундеркинды. Все, я ухожу. И буду думать, а ты потом скажешь отгадку. Гуд бай!
— Осторожней там!..
…
— О, а у тебя теплынь. Уф! Дождь не прекращается. Все попрятались. Птиц не слышно. И Орлан Окуджава не прилетал. Ты на связь не забыла выйти? Что сказали? Мишка жив?.. А ходил сколько?.. Почти час. Жрать хочу зверски. Давай скорее налью в чайник и в котелок. Ну и ну. Вот почему сюда никого не запрешь.
— Ты весь мокрый, раздевайся. Давай повешу все на веревку над печкой. Грейся. Но я, пожалуй, не останусь здесь больше одна…
— Почему? Вон же ружье, двустволка, три патрона жакана. Медведя с ног… лап сшибает. Ударная сила — четыре тонны.
— Ты так и хочешь подстроиться под Чехова.
— В каком смысле?
— Если в первом действии ружье на стенке, то оно обязательно выстрелит в последнем, учил Чехов. Но, знаешь, лучше не надо. Обойдемся как-нибудь.
— Выстрел уже был… Сбился со счету шагов до моря… да, так сколько шагов у воробья? Три тысячи шестьсот?
— С чего это ты взял?
— Ну а сколько? Наверное, воробей-то не простой. В часе три тысячи шестьсот секунд. Или там час какой-нибудь вселенский? Как у индусов: день Брахмы — четыре или три миллиарда лет… Ты не читала «Бхагавадгиту»?
— Нет. А ты?
— Где я ее здесь возьму?
— А там?
— Я только здесь, от Петрова о ней узнал. Еще он мне рассказывал о древних китайцах Лао Цзы и Чжуан Цзы. Это столпы недеяния, Маркс и Энгельс нового заповедника.
— А Ленин — Петров?
— Спроси еще, кто будет Сталиным.
— Новый заповедник — звучит, как… подай, пожалуйста, соль… Звучит, как… Ой, жарко.
— Как что?
— Как Новый Завет. Здесь какая-то секта. Новые раскольники?.. И уже есть мученик: Миша… Ой, мамочки!.. Сбегает!.. Где тряпка? Скорей!..
— Ты печку слишком раскочегарила. Как зимой. В стужу — самое то. Я уже согрелся. И не чувствую себя цуциком и мокрым воробьем. Да! Так, что они сказали?
— Кто?
— Ну, Левенбук-бамбук и профессор.
— Ах… О чем? Я уже не помню, о чем речь-то?
— О шагах воробья за час.
— Ответ в их дурацком духе: воробей не шагает, а прыгает. Гы!
— Хм…
— Ку-ку, брахман!
— Ну, они мне все равно нравятся с детства.
— …которое не кончается. По-моему, тут все близко к сердцу приняли завет Иешуа Га-Ноцри и стали и вправду детьми.
— Опять какие-то ваши ленинградские штучки.
— Почему же? Это общечеловеческие штучки, как ты выражаешься. Ты что, не читал Булгакова?
— Нет.
— Ах да, ты в основном почитатель Еврипида. И… как его? Художника из Штатов? Ну, что в Гренландию ездил? Рокуэлла Кента. А жил еще на свете Булгаков, русский. Он, кстати, в ваших смоленских краях начинал работать врачом еще при царе. И написал как-то роман «Мастер и Маргарита». Вон и по радио тебе говорили, забыл? Роман напечатали в журнале «Москва». Но в урезанном виде… Завари чай, а я пока… Где ложка?.. Мм… Ничего, еще немного… Речь там… речь, ну, это глупо пересказывать. Сказал бы заранее, я привезла бы. У нас книга полная, изданная «Посевом». Папе достали.
— Ну хотя бы примерно, в двух словах?
— Ой, да не насыпай ты столько заварки! Это же чифирь! Ужас!
— Можно еще вскипятить воды и разводить.
— …Так, сколько уже варится?.. Ну, хорош. Ок! Все за стол. Сухари вместо пирожных. Чифирь вместо шимпанского. Жаль, нет семечек. Прошу!.. Но только приоткрой дверь, а то, как в бане…
— Хоп, хэй-хоп! Наконец-то!.. И что там было дальше?
— Дьявол прибыл в Москву.
— У Еврипида бог Дионис — в Фивы.
— Хм, хм… Что дальше? В двух словах?
— Все сошли с ума. И царь пошел войной на гору, где мед и млеко текли. Дионис, по-моему, был богом-анархистом. И звал всех на гору. Такой клич был: на гору.
— И вот мы на горе.
…
«Филю-вилю-фитью-тьюуои!»
«Чжаа-чжаа!»
«Чжуэк-чок-чок-чок! Чжуэк-чок-чок-чок!»
«Филю-вилю-фитью-тьюуои!»
— Здорово после дождя. Как чудесно пахнет! Всеми цветами, и травами, и деревьями.
— И камнями. И бревнами.
— Ох, ну не знаю. Я о живом, ты… Вон птица. Кто это? Вон, на ветке. Да вон, на кедре. Серая с желтеньким.
— Не знаю. Яичница какая-нибудь.
— Ха-ха. Я думала, ты настоящий лесник.
— Я еще только учусь.
— Не волшебник, а только учишься… Но меня ты сюда выманил.
— Ты была уверена, что меня еще не забрили?
— Представь себе.
— Пытаюсь.
— Ты что, не веришь мне?
— Верю.
— Нет, в твоем голосе нотки…
— Какие еще нотки?
— Такие.
— Нет никаких ноток.
— Нет, есть, есть, я же прекрасно слышу.
— Сейчас заберусь на вышку и поклянусь, что это не так. Нет никаких ноток. Нет!
— Отпусти меня!
— Не отпущу! Понесу и брошу в море.
— Пусти же!..
— Не-а!
— А если уронишь?!
— Не на того нарвались, миссис… Я старый ковбой.
— Что за чушь? Какой ковбой?.. Кем тогда ты меня считаешь? Коровой или кобылой?
— Корова может быть священной, рогатой богиней Луны или любовницей Зевса. А кобылица — небесной. И хватит спорить, я заметил, что это одно из твоих любимых занятий. Пора на вышку осматривать горизонты.
— Какой еще пожар после такого дождя?
— Ну, просто хочу посмотреть.
— А лестница мокрая, да? Тебе хочется все превратить в древнебайкальскую или какую там трагедию?.. Лучше займемся уборкой территории.
— Что тут убирать?!
— Щепки, сучки.
— Ну уж я тогда порублю дрова.
…
«Ху-хух-хууу-уугг!»
— Это кто?
— Кто там? Откройте, это я, дядюшка Филин.
— Филин? А как будто какой-то мужик духарится в кустах.
«Хух! Хухух-ухх!»
— Я все-таки полезу на вышку.
— Как хочешь.
…
— Ооооо! Огоооо!
«…ооооо!.. гооо!..»
— Ничего не видно-о! Охо-хо! Всюду туман! Поселок накрыыыт! Море тоже! Только наша гора и есть! И ничего больше! Ничего и никого тут нет! Только мы с Кристей! Огогого! Эээйй! Слышишь, Усадьба? Слышишь, Седьмой Кит? Это весть нового заповедника! Да здравствуют Лао Цзы и Чжуан Цзы! А еще Орлан Окуджава! В клюве у него ключ мира! Огогооо! Долой технику! Кроме почтовых самолетов! И транзисторных приемников! Долой границы и замки! Миру — мир и море! И день как год!
