Внезапно в воздухе стало нарастать напряжение. Черный повел ушками. Уже слышалось движение. И это было движение Железа. Земля тихо стучала под Черным, словно у нее вдруг забились много сердец. «Тук-тук-тук-тук!» Черный прислушивался. Откуда-то надвигалось это Железо Многих Сердец. Черный хотел приподняться — и не мог. Он лишь лежал и слушал. Да втягивал носом воздух. «Тук! Тук! Тук! Тук!»
И Железо Многих Сердец уже грохотало всеми своими Сердцами поблизости.
Черный смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, кроме камней.
Казалось, что Земля сейчас взорвется под ним, треснет и расколется, как великая Льдина, и посыплются эти гремящие Сердца.
Но вдруг движение замедлилось, биение унялось, а потом и вовсе прекратилось. Железо Многих Сердец испустило дух.
И тут Черный услышал голоса. Это были не голоса Птиц или Зверей. Эти звуки издавали Поперечноглазые.
Вскоре Черный услышал скрежет камней, шаги, звяканье. И на него нанесло запахом Поперечноглазых, — враждебный дух!
Черный почувствовал ком ворчания в горле. Птица, ходившая рядом, взлетела и умчалась прочь.
— Ни хера себе! Ну и дела!
— А он живой?
— Живой, вона ухи прижаты!
— И зырит! Бляха-муха! Мать моя женщина!
— Хы-хы-хы!.. Как в телевизоре. Обосраться и не жить!
— Чё-о? Чё будем делать?!
— Кинь камешек!
— Опа!.. Жив, вздрогнула шуба.
— Чур, мне шкура!
— А мне желчь! Батька давно болеет.
— Желчь у тебя сразу китаезы купят. Так что пополам.
— А шкуру? Тоже пополам рвать?
— Ну чё-о?.. Чё?
— Ружьишко б. А в этот раз и не взял.
— Ладно, это, давайте, хорош, а то, кто его знат, появится с моря кто.
— Э, мужики, да хватит. Пусть лежит. Вишь, он замотался плавамши.
— Чё? Мне батю лечить? Нада? Ты мне батю вылечишь?
— Давай, обходи, хорош базарить, обосраться и не жить.
— Ну, кто первым ударит?
— Чем? Ломом? Киркой? Кувалдой?
— Дай я — ломом.
И тогда Черный поднялся. Он стоял, пошатываясь, и смотрел на Поперечноглазых. Их было несколько, двуногих, в ярких оранжевых шкурах. Как Черный встал, они тут же отпрянули, испустив Запахи страха, ужаса животов своих.
— Здоров, тварь! В падлу!
— Обосраться и не жить! Давай обходи!
И они начали окружать Черного.
Черный поворачивал мокрую всклокоченную башку. Поперечноглазые еще никогда не смели к нему так близко подходить. А эти — подходили в своих вонючих шкурах, блестя лихорадочно испуганными глазами. Только один Поперечноглазый стоял поодаль и смотрел.
— Не ссать! Бить сразу! Со всех сторон!
И вдруг один выскочил вперед и, гикнув, ударил Черного в бок. Железо обожгло, захлюпало, как будто тут же расплавилось. Но это вскипела из раны медвежья кровь, так и не застывшая за долгое плавание в ледяном свирепом Море. Глухой рык исторгся наружу, Черный дернулся к тому Поперечноглазому, но тут же с другой стороны на его ребра обрушился новый удар, да такой сильный, что кость затрещала. В башку Черному полетел камень. Черный оскалился. Новый камень заскрежетал по клыкам, с хрустом посыпались зубы. «Рры-рррахх! Ыхх-ххраа!»
— Бей!
— Йях! На!
— На, сука!
— Бей!
— На!.. Сзади заходи! В падлу!
— Аа!.. Вот!.. Мм! Уу!
И Черный снова рухнул, сотрясаясь под ударами, мотая окровавленной башкой и выбитым глазом на красной жиле.
— Шубу не рвите!
— На! На!..
Черный погружался в Море, только теперь оно было ослепительно красным, он хватал пастью кровавые волны, и среди них мелькали льдинками его кости, когти летели Воронами, шерстинки рассыпались Тайгой, бусинки жира загорались Огнями.
И Черный совершил последний рывок, скрываясь навсегда от Поперечноглазых в этой Тайге над Огнями и Морем.
9
«Передачу „В рабочий полдень“ ведет редактор Галина Гордеева.
Добрый день, уважаемые друзья. Сегодня, по многочисленным заявкам наших слушателей, мы пригласили принять участие в нашей передаче заслуженного деятеля искусств РСФСР композитора Евгения Птичкина. Сейчас мы вам напомним некоторые песни композитора, которые вы, конечно, хорошо знаете.
Ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту!
Рассказать о себе я хочу вам, друзья,
Мой рассказ будет краток и точен:
Я люблю свой завод
И горжусь тем, что я современный рабочий.
Я люблю свой… хххррр… шшшш…
Хррр…. Шшшш… рабочий…
Творческая дружба связывает меня с замечательной нашей певицей Валентиной Толкуновой. Уже много песен вместе мы создали, и одна из новых песен „Что же ты, подружка?“ Это совсем новая запись… хххррр…. Шшшш… И мы отдаем на ваш суд эту песню и хотели бы знать…»
— Ты долго будешь еще мучить меня?
— Тебе не нравится репертуар? Хорошо, сейчас поймаю чего-нибудь еще такое…
«…где оседали американские пионеры-первопроходцы, двигавшиеся на освоение просторов Дикого Запада…»
— Опять Владимировская Жанна? У нее хороший русский язык: пионеры-первопроходцы.
«Здесь, в плодородной цветущей долине… хххррр… Ххх-рррр… называли землей обетованной…. лежит… Портленд… Это утопающая в зелени долина с городом-космополитом… подобна драгоценному зеленому изумруду…»
— Да, да, драгоценный зеленый изумруд.
«… покажется и вам землей обетованной… Портленд самый пешеходный город Соединенных Штатов… хххррр… предлагает бесплатную поездку на трамвае… забавную смесь бетона, стекла и кафеля… ххххрррр… Это первый образчик постмодернизма в нашей стране… городские власти вовремя спохватились и сейчас бережно сохраняют… небольшие группки людей, остановившихся послушать уличных музыкантов… толпятся праздные гуляки у витринов магазинов…»
— Ой, умора! Ты слышал? У витринов магазинов.
— Это помехи. Тебе показалось.
— Она, кстати, играла в Ленинграде. Медею, Маленького Принца. И я даже ее видела и слышала в спектакле по Шукшину «Там, вдали», она пела песни Высоцкого. Впервые имя Высоцкого было на афише. Это было в Москве в театре при ВТО…
— Что это такое?
— Всесоюзное Театральное Общество. Я-то была совсем еще маленькой, одиннадцать или двенадцать лет. Но мои родичи почитали Высоцкого и, оказавшись в это время в Москве, сразу побежали туда, достали билеты через знакомых и меня приобщили.
