— Чё-о-то в ум не возьму, — сказала она с улыбкой, накладывая им в тарелки гречневой каши, выставляя блюдце с коровьим маслом, — какая у вас цель?
Ребята переглянулись.
— Он забыл тут все, — сказал наконец Кит, — ну, вот я ему и показываю, самое. Д-достопримечательности.
— Аа, — откликнулась женщина. — Летом глядеть-то надо.
— У него новогодние приключения Миши, — сказал Кит, наворачивая масленую кашу, хрустя солеными огурчиками.
— Каникулы-то уже закончились, — откликнулась она.
— Завтра, — сказал Кит.
— Полетишь? Билет на тебя оставлять? — спросила женщина у Мишки. — Девочки вон сегодня улетали. И еще были ребята. Дурачок этот… Куда его папка повез?
Кит насупился, пожал плечами.
— Он не хотел, заплакал, — продолжала женщина. — Крикнул, что остров во тьму уходит. И я вот гляжу, а солнца-то и нет.
— Ничего, — пообещал Мишка, — появится.
Женщина убирала использованные тарелки. Звякнул умывальник.
— Ой, — сказала она, — а я вам полотенчико-то не дала?
Кит торопливо допивал кисель. Грозно глянул на Мишку. Мишка ниже склонил голову.
— Ну как же так? Вот балда, — причитала женщина. — Мол, вытирайтесь хоть портянками.
Мишка зыркнул на Кита. Тот уже вставал и благодарил за обед женщину, отступал к вешалке, хватая куртку, шарф, натягивая шапку. Мишка залпом осушил кружку, хотя в ней и был кисель, и вскочил, опрокинув табуретку.
— Ну ты, орочон, осторожней, — проговорил Кит, уже уходя, открывая дверь.
Благодаря женщину, Мишка схватил свою куртку в охапку, нахлобучил шапку и выскочил следом за другом.
— Так место я тебе бронирую! — воскликнула женщина.
— Я… эээ… ммм… — невнятно отозвался Мишка и закрыл дверь.
— Чё-о ты там телишься, — накинулся на него Кит, — самое, сэр орочон.
— Ты, Серег, дулбун, — сказал Мишка.
— Смотри, — сказал Кит, — я могу и ударить.
И он показал увесистый кулак. Кит был крупный парень, тяжелый. Мишка ничего не ответил. Он совсем не боялся Кита. Они пришли в сарай. Здесь горела лампочка. Это была мастерская. Тиски, на полках детали в железных коробках, жестяные банки, напильники, ключи. Разобранный лодочный мотор. Автомобильное колесо. Велосипедная рама. Мотки проволоки. Мужчина сидел на маленькой замасленной скамеечке и курил перед мотоциклом.
— Надо снимать и по косточкам разбирать, — сказал он. — Могу дотянуть до поселка.
— Все, кранты, меня батька убьет, — сказал Кит.
Мужчина понимающе улыбнулся:
— Когда они возвращаются?
— Завтра.
— Ну, давай тогда прямо сейчас разбирать.
И они приступили к делу. Мишка только наблюдал. Он мог бы отремонтировать продырявленную деревянную лодку или сломавшуюся лыжу. К моторам у него отношение было настороженное: много винтиков, проводов, деталей… Лодка сама по себе — поплывет. А мотор — нет, ему нужна еще подпитка. Лодка, конечно, надежнее.
Мастера возились час, второй. Определили, что «полетела» катушка зажигания. Где взять новую? Мужчина предложил старую от «жигулей». Начали ее пристраивать.
Уже в темноте все закончили. Хозяин звал на ужин, но ребята отказались, особенно энергично Кит отнекивался. Он горячо благодарил мастера и обещал сделать его портрет.
— А это неплохо, парень, — отозвался мастер, — портрет наш с супругою.
— Сделаю! — сказал Кит.
Мотор рокотал ровно, густо. Мишка сел позади Кита, и, махнув на прощание мастеру, они покатили на дорогу, ведущую в поселок.
— Любит свою! — воскликнул Кит.
Они выехали на дорогу в соснах.
— На метеостанцию?! — крикнул Мишка сквозь рокот мотора и свист ветра в соснах.
— Ты чё-о, орочон?! Я после вчерашнего забега и так еле конечностями двигаю. Это тридцать кэмэ туда, потом сорок обратно по темноте? Не! Тут уже, самое, ясно, нет тебе пути!
И он повернул влево и помчался во тьму, выхватывая фарой лохматые фигуры деревьев, размахивающие рукавами, словно дирижеры диковинного завывающего ольхонского оркестра, ну, то есть исполнители этой музыки. А дирижировал всем здесь — ветер.
17
Ветер нагнал снежных туч, и на Ольхон посыпались хлопья еще ночью. Метель бушевала утром, когда злой Кит с чертыханиями собирался в школу, потягивался, морщась от боли во всем теле, а Мишка его провожал, не утихала и днем, когда Кит вернулся, заносила дворы, била в стекла, выла в проводах. Они смотрели телевизор, играли в карты, курили в печку, из которой доносился вой. А под вечер немного поутихла. И на улице Кит в окно увидел Адама Георгиевича. Кинулся к дверям и запер на засов. Адам Георгиевич поднялся на крыльцо, очистил обувь от снега и попытался войти. Но дверь была заперта. Он постучал. Постучал громче. Подошел к окну, приложил ладони, пытаясь что-то разглядеть. Кит отступил за шкаф, Мишка просто лег под стол. Адам Георгиевич потоптался и ушел.
— Зачем, — сказал Мишка, вставая. — Он же видел издалека отсветы телека.
— Да и хрен с ним, — грубо ответил Кит. — Видал я таких наставничков, самое.
— А у нас в заповеднике, — вспомнил Мишка, — тоже с тех краев есть человек. Пожарник. А на самом деле органист.
— Чё-о, самое, тоже лесной брат?
— Не-а, зачем, — ответил Мишка, — не старик.
— Видишь, Мишка, — сказал Кит, — подфартило тебе. А если б катушка зажигания не коцнулась, торчать бы тебе посреди метели на море, а?
Мишка подумал и согласился.
— Я через море все равно на коньках перебегу, — сказал он.
— Надо ждать чистого льда, — заметил Кит.
— Побегу от заповедника на тот берег.
— Это же дальше.
— Ага.
— Эх, если бы родичи не прилетали, я тебя после школы отвез бы на метеостанцию. Хотя, самое, дорогу и перемело… Нет, Мишка, нет пути в этот раз. Приезжай потом.
— И ты давай приезжай, ага, — сказал Мишка, — заповедник фотографируй. На Верхних озерах у нас лебеди. И Лидку бери.
Кит внимательно посмотрел на него.
— Зачем?
— Пусть рисует, — ответил Мишка.
Кит промолчал, глядя в сторону и дергая себя за чуб.
— А зря ты Адаму Георгиевичу не открыл, — сказал Мишка.
Кит мрачно посмотрел на него и только покачал головой.
Утром занесенный снегом поселок осветило солнце, вставшее за горами на той стороне моря. Кит уже был в школе. Мишка пересмотрел чемодан, вытащил шерстяные заштопанные носки. Собравшись, направился к двери. И тут услышал скрип снега, потом и визг мерзлых досок крыльца. В дверь с морозными клубами ввалился Кит.
