Шустов шел по камням долго, наконец уже приблизился к рыжей скале — и замер: в тот же миг на него взглянули шесть пар звериных глаз. Это длилось секунду — и серые мягкие звери бесшумно побежали, легко перепрыгивая валуны и зеленые подушки кедрового стланика, и уже их нельзя было видеть, звери исчезли, растворились в гнетущей — сейчас она была такой — тишине.
«Волки!» — обожгла мозг мысль. И лесника бросило в жар, как обычно и бывает при встрече с диким зверем. Он невольно дотронулся до рукоятки охотничьего ножа на левом боку. «Волки…» — уже спокойнее подумал он, все еще пытаясь разглядеть их среди кедрового стланика и серых валунов, — да, временами в этих валунах и мерещились волки. Но звери были быстрые, мягкие, какие-то пластичные, объединенные общим замыслом. Они не проронили ни звука, но ринулись прочь, как будто по команде. И все-таки словно бы что-то сказали ему, одинокому заблудившемуся леснику в брезентовых штанах, брезентовом анораке и рыбацких сапогах.
Что они здесь делали?
Шустов скользнул взглядом по скале в рыжих лишайниках. Снова посмотрел вослед исчезнувшим волкам. Обвыкнув немного, хотел закурить, но что-то заставило его еще раз осмотреть скалу — и он увидел на ней, примерно на середине, на небольшом скальном перышке еще одно живое существо — или не живое, а изваянное, отливающее серебром… Тут же мелькнули мысли о Мальчакитове, о таинственном лабазе и о Музее народов Востока, в который они с Валеркой и думали отдать найденное древнее шаманское платье, увешанное всякими фигурками, может быть, платье прабабки Мишки, местной шаманки Шемагирки. О ней рассказывал Могилевцев. Оставалось только отыскать этот лабаз и — прославиться, как шутили, а может, и не совсем шутили, они с Валеркой.
И вот словно бы эти разговоры и шутки внезапно материализовались, обернулись серебристым изваянием маленького оленя на рыжей скале.
И лесник не мог отвести от него глаз.
Одна из фигурок этого древнего платья застыла на рыжей скале.
«Кабарга», — уже сообразил Шустов. Значит, волки здесь торчали неспроста. «Но какие они пронырливо-пластичные, как дым», — снова удивленно думал он.
Кабарга не двигалась. Ее стройные ноги казались растущими из скалы, как куст. И этот куст завершался причудливой кроной. Она, конечно, заметила нового участника этого действа и теперь терпеливо ждала, когда ему надоест здесь торчать. Она была для него недостижима, как и для той серой троицы. На этой скале ей приходилось уже спасаться от Черного и от Золотой Полосы. Хотя этот был из породы беломордых. А они здесь не трогают кабаргу, да и вообще ни за кем не охотятся.
Серебристая глядела на него сверху.
Шустов чувствовал взгляд кабарги. И ему мнилось, что между ними устанавливается какая-то связь. И вся эта нелепая история с утренним блужданием не столь уж бессмысленна. Ну да, если состоялась эта встреча. И надо погрузиться в нее всецело. На самом деле увидеть кабаргу — большая удача. Она очень осторожна. Шустов о кабарге только слышал рассказы. О том, что за ней охотятся из-за мускусного мешочка, который есть у самцов в паху. Мускус ценят парфюмеры и еще китайские фармацевты. Лекарства из мускуса якобы дают мужскую силу. Кабарга — мастер путать следы. Охотиться на нее — большая морока. У самцов, кроме мускусного мешочка, есть еще длинные сабельки-клыки.
И вот этот таинственный маленький олень — перед ним, точнее — над ним, там, на скале. «Жаль, нет фотоаппарата», — посетовал Шустов. Но кабаргу можно было попытаться зарисовать. Время от времени лесник испытывал желание рисовать и брался за карандаш. Сейчас у него с собой была только шариковая ручка. Он вытащил из-за пазухи тетрадь, полез в карман за ручкой — и в этот миг услышал выстрел.
Шустов вздрогнул, оглянулся. И опомнился. Это стрелял, конечно, лесничий. Решил наконец-то потратить патрон. Туман рассеивался, а лесник не возвращался. Звук выстрела пришел справа. И, боясь, утерять направление, Шустов двинулся в ту сторону… Приостановился, снова посмотрел на кабаргу. «Я ухожу», — мысленно сказал ей. Почему-то появилась такая потребность. И, немного погодя, добавил — уже обращаясь неизвестно к кому: «Спасибо».
Он снова вышел на берег озера. И тут опять прозвучал выстрел. И на озере произошло какое-то движение. Шустов обернулся. С озера снимались и летели прочь большие белые птицы. Это были лебеди. Наверное, в тумане, придя на озеро, он их не заметил. Так вот куда они метили, пролетая недели две назад над Байкалом и поселком.
Сначала они улетали молча, но потом вдруг раздался сдвоенный крик:
— Ганг-ко! Ганг-ко!
И этот клич словно бы и прорвал туманные пелены: откуда-то сверху потекла синева, пласты и клубы тумана стали белее и тут же окрасились синевой, посерели и вспыхнули золотом. Как будто вверху разбили золотое яйцо, и драгоценный желток расплескался по гривам туманных неведомых зверей и перьям диковинных птиц, пролился на скалу и растекся по озеру.
— Не потерять направление, — пробормотал ошеломленный парень и, спотыкаясь, продолжил свой путь.
Он уходил в сторону выстрелов, все озираясь назад, где уже сияло щедро и жарко озеро, целое озеро солнца и синевы. Туман клочьями летел над скалой, высоко в воздухе. В той стороне, куда лесник шел, реяли гольцы, а еще дальше снежные вершины.
На пути ему попалась округлая скала. Он взобрался на нее, огляделся и увидел левее той точки, которую себе наметил, большое белое пятно. Похоже, это и был тот снежник, в котором он буквально нарубил воды на чай и кашу. Правда, лиственниц видно не было. Возможно, их скрывали поднятия горной тундры. А снежник-то тянулся под перевал и лежал выше зимовья.
Туда и отправился он, спустившись с утеса.
Но третий выстрел прозвучал много правее. Шустов сменил направление. Он перескакивал с камня на камень, чувствуя упругость в ногах и силу во всем теле, как будто только что пробудился. Его переполняла радость и свежесть нового мира. А то, что он был нов, не вызывало сомнения. В небе полыхало чистейшее горное солнце. Валуны только что выкатились из всемирного лона. Как и солнце. На горах сияли девственные снега, изломы снежных гор сами были подобны застывшим взмахам лебединых крыльев. И мир не стоял на месте, а неудержимо двигался, медленно-стремительно.
И леснику хотелось прокричать что-нибудь, пропеть. Ведь солнце и синева оборачивались заветными словами: лётная погода! И что-то сейчас говорило леснику Шустову: прилетит, она прилетит. Это ему обещала кабарга, об этом и кричали лебеди.
Через некоторое время он увидел и лиственницы. Сейчас шел уже медленнее, подустал. Раздумывал, что именно скажет своим напарникам. Конечно, он всех задержал. Но вниз-то идти будет легче, чем подниматься. До следующего зимовья они успеют засветло. Дни-то уже все длиннее и длиннее. Никакой трагедии, короче говоря, в этой задержке нет.
Но все-таки было ему не по себе, когда увидел и зимовье с трубой, поленницу дров… На пороге стоял невысокий крепкий милиционер Семенов в синей куртке. Он уже заметил бредущего снизу лесника. Андрейченко не появлялся. Может, ушел на поиски Шустова? Вот это уже скверно.
