Отряд выехал на холм. Тут дорога разветвлялась. И Копыто почему-то склонился, рассматривая следы. Что он хотел увидеть? Кто мог оставить здесь следы? Уходя от замка? Или из той деревеньки?
Копыто что-то все-таки разглядел и решительно свернул влево. Вржосек успел узнать от Любомирского с перекошенной после ночной пирушки личиной об отряде каких-то украйнских казаков-разведчиков на службе у московитов. «Пан, — пробормотал Любомирский, дыша перегаром, — мой череп вот-вот рассыплется от этой скачки. Спаси меня!» Николаус обернулся к Жибентяю и велел отдать пану флягу с пивом. Жибентяй с непроницаемым лицом лишь огладил длинные толстые пшеничные усы и выполнил требование. Любомирский тут же схватился обеими руками за спасительную флягу и чуть не сверзился с лошади, когда все двинулись следом за Копытом. Фляга упала в грязь. И подбирать ее уже было не с руки, задние товарищи и пахолики напирали.
Вперед, вперед! Omne ignotum pro magnifico
[175].
Но надо было видеть страдающее неутоленное лицо пана Любомирского. Николаус, оглянувшись на него, чуть не расхохотался.
Что ж, римляне тоже не всегда были воздержанны.
Отряд снова въехал в бор — и внезапно Копыто осадил свою вороную лошадь и поднял руку с командирской булавой, украшенной драгоценностями. Глаза Николауса расширились, рука потянулась за саблей. И он почувствовал всю тяжесть своего наряда, хотя сия хоругвь и считалась средней конницей, не то что гусары или рейтары. После мгновенной заминки пернач с драгоценностями вытянулся вперед — и полетел в руке Копыта. И следом поскакала вся конница, а в воздух взвился ее вой: «Виииууыы!!!» Где-то среди деревьев уже был враг, но Николаус еще никого не видел. Уклонился от ветки — и тут заметил на песчаной лесной дороге каких-то людей… потом телегу, крытую, еще одну. Заржали лошади.
— Двоих живьем! — крикнул Копыто.
И передние всадники замахали саблями. Люди побежали кто куда. Уже слышался хрип и хруст костей. Прозвучали два-три выстрела. Кто стреляет, трудно было понять. По лицу Вржосека наотмашь хлестнуло. Он схватился за лицо рукой, ощутил влагу… И уже сообразил, что это снова была ветка.
— Ааа! — кричал кто-то. Ткань на телеге лопалась от ударов сабель. Оттуда высовывались кудлатые головы.
Кто-то гнался среди деревьев за убегающими людьми. Вржосек уже выхватил саблю… И наскочил на мужика с длинным носом и лысиной… И внезапно понял, что он безоружен. И — знаком ему… Только чего-то не хватало. Трубы! Колпака! С трудом он удержался от удара. Астролог дико глядел на него — и тут же его голова все с теми же изумленными глазами и длинным носом и лысиной повисла на миг в воздухе, орошая все кровью, — и покатилась под копыта разгоряченных лошадей. А тело — тело двинулось прямо на Белу Вржосека, руки схватились за поводья. Вржосек рванул повод на себя, но тело падало, не выпуская повод. И тогда он огрел Белу, и та поскакала вперед, а тело рухнуло в кровавую грязь. Вржосек лихорадочно озирался… Он посмотрел на свою саблю. Нет, она была чиста. Но сапог его и седло были забрызганы кровью. Запах крови мешался с запахом сосен, лошадей. Кровью как будто и моросило небо. Вржосек судорожно переводил дыхание. Товарищи панцирной хоругви рубили мужиков. Среди стволов мелькала шуба медведя, гремевшего цепью. Из телег на землю летели маски с рогами, бубны, шкуры, ткань, лапти, сапоги. Чья-то лошадь расшибла в щепки скрипку — только взвизгнули струны. В песок упала рука с шевелящимися пальцами. На колесо телеги, тронувшейся вперед, наматывались кишки из распоротого брюха длинного мужика, игравшего ксёндза.
— Двоих живьем! — снова раздался крик Копыта.
Николаус увидел его обезображенное в давнем деле лицо. Оно было яростно багровым, как будто след от копыта и наполнился кровью. Николауса била дрожь. Он кружился на своей Беле, осаживая ее и не зная, что ему делать.
— Паны! Я же сказал! — закричал Копыто.
Паны озирались. На дороге, на телегах, среди деревьев валялись тела в окровавленных одеждах, иные босые, иные без головы или с разбитой в лепешку головой. В руках панов дымились сабли. Глаза безумно сверкали. Николаус вдруг увидел среди остальных пана Любомирского. Его лицо преобразилось! Оно розовело свежо, глаза вдохновенно блистали. На поручне правой руки краснела кровь, светлые волосы распались на два крыла. Пан Любомирский потерял свой шлем с мисюркой и хвостом. Может, чей-то удар сбил его… Но ведь эти комедианты не сопротивлялись? Позавчера они еще паясничали на Верхнем торгу в замке. И — вот. Что это? Вржосеку показалось, что это продолжение представления.
И все было кончено.
— Есть живые? — снова закричал Копыто.
Паны кружили на лошадях, озирались… С сабель стекала кровь. Сеялся мелкий дождик. Все произошло будто в лихорадочном сне.
— Я же наказывал!.. — в сердцах выпалил Копыто. — Нам нужны были двое на правеж!.. И поищите-ка в телегах, нет ли еще тех грамоток?
Любомирский откинул с какого-то короба дерюгу и присвистнул.
— Пан Дембиньский! Вон кто остался.
Копыто живо обернулся. И все стали смотреть, вытягивая шеи. На телеге была клетка с белыми голубями.
— Черт! Проклятье! — воскликнул пан Копыто, свирепея.
— У этих ничего не выпытаешь! — воскликнул кто-то.
Жибентяй склонился над телом одного мужика с рассеченным надвое лицом. Тот стонал. Жибентяй соскочил на землю, присел возле тела.
— Эй, мужык! Жывы ці што? Чуеш?
[176]
Копыто подъехал к ним, нагнулся, всматриваясь.
— Да у него язык, как у змия, расщеплен, что он скажет?
Мужик таращился на лошадиные морды. С трудом в нем можно было узнать «дворянина». Как будто он надел страшную маску. Жибентяй оглянулся напряженно на Копыто. Тот махнул рукой.
— Кончай.
И Жибентяй вынул кинжал, наставил острие против сердца, как долото, взмахнул правой рукой и крепко ударил по рукояти, отпрянув от сгустка крови, что тут же выхаркнул «дворянин».
Копыто оглядывался, ездил среди трупов.
— А где же девица та? — спросил один невысокий рыжеватый пахолик.
И в ответ товарищи панцирной хоругви хрипло засмеялись.
— Зачем это тебе девица?
— Соскучился? Так то чужая невеста была!
— Болван! Ее мужик играл.
Вернулся Пржыемский, гонявшийся за медведем.
— Удрал косолапый!
— Один, выходит, спасся все-таки, — ответил Копыто.
— Там овраг, — говорил Пржыемский, — черт ногу сломит. Сплошные завалы. Он под буреломами и ушел. И цепью не зацепился.
Кто-то предложил окружить овраг и попытаться поймать медведя.
