— Вот и я все норовлю теперь… в полет.
— А кстати, за кого же вышла та дочка? За летчика?
— Нет!.. Она вообще стала телеведущей, а потом совершила каминг-аут и стала жить с одной певичкой.
Они поднялись к собору, вошли в ворота со стороны смотровой площадки. Косточкин оглядывался. По соборному двору дошагали до центрального входа. Колокол в колокольне ударил. Круглились часы с белым циферблатом и черными крупными цифрами. Косточкин крутил головой во все стороны. Редкие прихожане проходили к высокому крыльцу и, крестясь, поднимались по мокрым ступеням, отворяли тяжелую дверь.
— Где он может быть? — бормотал Косточкин.
— Может, греется в соборе? — предположила Вероника.
Они тоже начали подниматься по ступеням, как вдруг женский голос окликнул:
— Эй, фотограф!
Косточкин и Вероника оглянулись. Внизу стояла та придурковатая девица в тренировочных брюках с лампасами, в платке и пальто. Глаза ее сияли в свете софитов, расположенных вдоль стены собора. Она поманила рукой. Косточкин постоял в недоумении и спустился. Вероника последовала за ним.
— Идем, — сказала дурочка, — там вас ждут.
Они пошли за дурочкой. Миновали ворота и сторожку, церковный магазин, вышли на край туманного глубокого оврага и завернули за церковку, пролезли в дыру в сетке и наконец у стены, над оврагом увидели человека. На бревне сидел, пуская дым в рукав, Вася Фуджи. Он встал.
— Привет! Зачем ты окуриваешь рукав? — спросил Косточкин, протягивая руку.
— Салют, Никкор! Да так… Чтоб дым не распрлостранялся.
Говорил он, слегка, почти незаметно иногда картавя.
— Аха, молоток, правильно, — радостным шепотом произнесла дурочка. — Носов-то тут много. Шмыгают, так и шмыгают. Шмыгальщики.
На Васе была какая-то допотопная теплая драповая ватная куртка, большая вязаная шапка с крупным помпоном.
— Что ты тут делаешь? — с удивлением спросил Косточкин, озирая кусты, провал, дурочку, самого Васю.
— Тебя жду, камрад, — сказал Вася. — З-задубел уже весь.
— Надо было в соборе погреться, — подала голос Вероника.
Вася посмотрел на нее с тревогой, перевел глаза на Косточкина.
— Что за чувиха, Никкор?
— Это… Вероника, — сказал Косточкин, запнувшись. — Все нормально.
— Очень приятно, — сказала Вероника и, стащив перчатку, протянула Васе руку.
Тот посмотрел на ладошку и пожал ее.
— Василий.
— Васечка, — сказала нежно дурочка.
Все посмотрели на нее. Она улыбалась.
— В дому много-то шмыгалщиков, — сказала она, — и злыдней, хоть и выряженных попами с цепью да крестом. Да Матушка и от них сохранить может. Ведь может, правда! — Она развела руками. — Да Васечка не верит.
— Я атеист, — сказал Вася. — Убежденный.
— А пришел сюда, — сказала дурочка, лыбясь.
— Хм, логично, — заметил Косточкин.
— А где, на вокзале торчать? Враз свинтят… — Он осекся, метнув взгляд на Веронику. — Просто вышел на мост, гляжу — на горе церковь эта. Ну, думаю, самое заметное место.
— Слушай, Вась, у меня и так голова кругом… — пробормотал недовольно Косточкин.
И дурочка захихикала, закивала, указывая пальцем в драной перчатке на Косточкина.
— Аха-аха!.. Кругом! У фотика, как у бензина, пленка, глянешь — как бензин в воде, в радугах. Голова и в дугах. Он попался, он не уйдет. Он здесь. — Она повернулась к Веронике. — С тобой, в тебе. Ходи за ним, не ври. Невеста, ай, невеста! Матушка вас благословила. Живите на горе, на Казанской, там высоко!
Вероника слушала ее с бледным лицом и глубоко чернеющими глазами. И губы ее чернели. Косточкин ловил себя на мысли, что когда-то эта дурочка была красива. У нее фотогеничное лицо. Но что она говорит? Он обернулся к Васе.
— Ты хотя бы что-то объяснишь?
— Что, что! — в сердцах воскликнул Вася. — Не здесь.
— А где?
— Откуда я знаю. Пойдем куда-нибудь… И, Никкор, я давно не ел. Вот Валька, Вальчонок, приносила пирожок, и все.
— Так я сбегаю еще попрошу! — воскликнула дурочка и тут же пошла прочь.
— Послушайте, — сказала Вероника, — давайте спустимся к мосту, и я вас отвезу в какое-нибудь кафе.
— Да, точно, — тут же согласился Косточкин.
— Только где-нибудь на самой окраине! — предостерегающе воскликнул Вася.
— Ладно, пошли.
И только тут они увидели, что у Васи рюкзак. Он стоял, прислоненный к стене, в тени.
— О, ты никак в поход собрался?
Они направились к дыре в металлической сетке и пошли к черной глубокой арке. И, когда уже входили в эту арку под еще одним храмом, Вася вдруг остановился.
— А Вальчонок?
Косточкин уставился на него.
— Что?
— Валя как же?
— Черт, Вася, ты какой-то странный. Ты и был… себе на уме. Но сейчас… я тебя плохо узнаю, — проговорил растерянно Косточкин.
Он положил руку на плечо Васи, увлекая его дальше.
— Пошли, пошли, она не улетит никуда, постоянно здесь тусуется, — говорил Косточкин. — Всегда ее найдешь… Хотя я и не совсем врубаюсь в твои новые приколы.
— Она красивая, — сказал Вася.
Вероника смотрела на него в свете фонарей, когда они миновали арку. Невысокий Вася тонул в своем лапсердаке, тащил на спине рюкзак.
— Это кому памятник? — спросил Вася.
— Кутузову, — сказал Косточкин.
— Тут и фамилии вызывают те еще ассоциации, — сказал Вася.
— С Наполеоном? — поинтересовалась Вероника.
— Ха!.. С кутузкой, — ответил Вася.
Дождавшись зеленого света, они перешли дорогу, обогнули стену и подошли к автомобилю.
— Классная тачка, — сказал Вася. — А когда ты себе заработаешь, свадебный фотограф? Или папочка Газпром подарит на свадьбу Маринке?
Косточкин тяжело посмотрел на Васю и ничего не ответил.
Вероника открыла дверцу, села и завела мотор. Косточкин сел с нею рядом, Вася Фуджи сзади со своим рюкзаком.
— Так куда у тебя на этот раз паломничество? — спрашивал Косточкин, глядя в лобовое стекло на вереницу фар, тянущуюся на мост.
— Это, Никкор, уже не паломничество, — ответил Вася.
— А что?
Вася помолчал.
— Точно можно говорить? Нас не подслушивают спецслужбы?
— Да вы все подвинулись на прослушке, — вырвалось у Павла.
