— У Василия Дмитрича выпытали и про книгу, конечно, слаб старик оказался против железок… И будто реликвию Смоленска младший Бунаков и унес, похитив или взяв ее у Петра-травника, — рассказывал Викторин Владислав Глинка. — А она — вот, вернулась.
Пан Глинка снова книгу листал бережно, рассматривал миниатюры.
Решено было никому больше об этом не говорить. Но уже через день пожаловал вестовой от воевод Соколинского и Воеводского. Ему велено было передать приглашение пану Николаусу явиться с книгою в этот же день. Вставать он уже мог и ходил, прихрамывая. Николаус рассердился на пана Глинку. Подчиняться приказу он не хотел. И не исполнил его. А ночью начался обстрел, пудовые ядра с гулом пролетали над крышами города, сотрясали землю, ночь озарялась взрывами. Николаус на лошади из конюшни пана Плескачевского, надев панцирь и шлем, вооружившись, поехал к стене, к башне, на которой несли службу все Плескачевские. Спешившись, он поднялся по ходу, ничем не освещенному, ведя руками по шершавым кирпичным стенам. На первой площадке к нему подбежал жолнер с обнаженной саблей и закричал бешено: «Кто таков?!» Николаус отвечал. Жолнер немного успокоился, но дышал тяжело, грозно. Николаус сказал, что хочет подняться на башню. Жолнер указал на ход, ведущий дальше. Николаус направился туда. И тут мощный удар сотряс башню, так что Николаус мгновенно оглох, не удержался и съехал по крутым ступенькам, осыпаемый пылью и кирпичной крошкой. Башня, казалось, еще гудела. И уже сквозь глухоту прорезался вопль. Сверху спускались люди. Николаус поднялся и отступил в сторону. По ходу кого-то спускали в плаще. Из плаща доносилось какое-то блеяние, жуткое блеяние. Пахнуло пороховой гарью, и кровью, и чем-то вонючим… Дерьмом. Дерьмом и кишками. Николаус подавил приступ тошноты и снова полез вверх.
— Снесли вниз? — закричал ему кто-то.
Вржосек с трудом узнал голос Войтеха.
— Пан Войтех, это я! — ответил он.
— Вржосек? — спросил тот.
Николаус приблизился, ступая по осколкам кирпичей и щепкам. Наткнулся на что-то мягкое, отступил назад.
— Этот мертв! — крикнул Войтех. — Кусками кирпичей несчастных зашибло. Попали в бойницу!
Николаус, обходя труп, почувствовал, что подошвы сапог стали липкими.
Войтех похлопал его по плечу.
— Шеин проснулся! — возбужденно продолжал он. — Смотри.
Николаус подошел к разрушенной бойнице. Но сначала ничего и не увидел. За башней зияла ночь. Как вдруг где-то слева, за Борисфеном, на горе полыхнуло — и в тот же миг к замку понеслось невидимое гудящее ядро. Николаус от страха даже зажмурился… Хорошо, никто не мог этого увидеть. Ядро ударило в стену где-то ниже, у Борисфена. Но тут же пыхнуло правее, и это ядро прогудело рядом с башней и взорвалось в оврагах. Следом послышались выстрелы вообще на другой стороне замка. Потом много левее. Ночь бухала пушками, неведомыми Инрогом, Волком. В городе заплясал огонь, что-то загорелось под собором.
— Они пойдут на приступ? — крикнул Николаус, сжимая рукоять сабли.
— Кто знает! — ответил Войтех.
Ночь перед стеной, казалось, роилась вражеской силой. Ночь окружала со всех сторон замок. Снова и снова пыхало по горам, и в замок падали ядра…
И так продолжалось до рассвета. Уже в сумерках можно было различить склоны оврага под башней, кусты и деревья подальше и дома, церкви позади. Труп все так же и лежал в луже крови. В башне появился еще один человек. Присмотревшись, Николаус узнал Александра.
— Брат, ты жив? — спросил Александр у Войтеха.
— Как видишь.
— А, и ты, пан, объявился, — проговорил Александр, глядя на Николауса. — Где же твоя лютня?
— Лютня моя, — оборвал Войтех.
— Надеюсь, ты, пан Вржосек, уже вполне здоров для фехтования?
— Не сомневайся, пан Александр Плескачевский, вполне, — ответил Николаус.
В сумерках глаза панов сверкали, как те инроги и волки по холмам.
— Фехтованию московиты, похоже, предпочли сон, — сказал Войтех.
— Мы не московиты, — отрезал Александр.
Войтех ничего не сказал на это, а просто громко зевнул.
— Надо скинуть вниз труп, — сказал Александр.
— Нет, — ответил Войтех, — спустим на веревке.
Труп жолнера привязали за ноги, просунули в бойницу и спустили на землю. Николаус осматривался с башни. Потянуло речной свежестью, лесной прелью… Вдруг послышались неясные звуки. Все замерли, серея пыльными лицами. Звуки приближались.
— Гуси! — сказал кто-то.
Да, это была стая гусей. Разглядеть ее в пепельных облаках не удалось.
А слева, где-то внизу раздались крики. Может, все-таки московиты пошли на штурм? Но, как выяснилось позже, это жолнеры и пахолики, а также горожане заделывали пролом в стене бревнами и камнями, засыпали его землей… А московиты почему-то медлили, хотя сейчас же и надо было сюда ударить. Но даже их Инрог и Волк примолкли, словно зачарованные скрипом небесных вольных телег… Или у них снова порох закончился. Как передавали пленные, порохом и ядрами Шеина Москва снабжала весьма скупо.
Но под вечер — как раз после полуденной знаменитой московитской привычки, сиречь сна, — снова проснулись Инрог да Волк и прочие пушки. Холмы загрохотали. В замке вспыхнули сразу несколько пожаров. И уже под утро неприятель ринулся на приступ со стороны Королевской крепостцы, что была устроена из земли на месте западного пролома прошлой осады. Да, оставляя на склонах убитых и утаскивая раненых, нападающие отхлынули. А на восточном участке, где служили Плескачевские и Вржосек, приступа не было.
За сими превратностями осады паны Соколинский и Воеводский о Николаусе герба Вржос как будто забыли. И нового вызова не следовало. Николаус, опасаясь за сохранность книги, искал тайник для нее. Вообще он хотел отдать летопись Петру-иконнику, заодно и разузнать о ней. Давно уже не удавалось ему увидеть Вясёлку. Николаус тосковал и только выбирал удобный случай, чтобы никто не помешал, тот же Александр, который, как будто следил за ним и шагу не давал ступить, являлся неожиданно на его пути и намекал на скорый поединок, от коего его удерживала только некоторая хромота Николауса. Но прихрамывал Вржосек уже не от ножевой раны, вполне зажившей от травяных зелий, а от непривычки и неудобства из-за отрезанных лекарем Протвицким пальцев. И хотя Николаус уверял, что это не помешает ему хорошенько поучить добрым манерам пана Александра, тот не соглашался, белозубо лыбился, качая русой головой.
Неожиданно в один уже майский день решено было встретиться для переговоров. Сопровождать воеводу Соколинского отправились гусары, а с ними и паны Плескачевский, Глинка и товарищи панцирной хоругви Копыта. Николаус был с ними. И ему уже рано утром перед самым отправлением прискакавший вестник передал приказ воевод явиться с книгой. Но Вржосек и не подумал это сделать. Таковы уж нравы своевольных шляхтичей…
Воевода, увидав шляхтича, подозвал его к себе мановением руки и спросил о книге. Николаус отвечал, что книги у него уже нет…
