– Ладно, Витя, – говорит в итоге Игорь, – я пошёл, мне надо там доделать. Слушай, а дай мне отвёртку, не помню, куда свою дел.
– На. Только верни.
– Обижаешь! Минут через двадцать принесу.
– Витя, – спрашиваю я, когда Игорь исчезает, – это что сейчас было?
– Что «это»?
– Ну вот это вот: «дай мне отвёрточку, сейчас принесу»?
– Ну а что такого-то было?
– Ну вы же месяц из-за этой отвёрточки дулись друг на друга! Меня сейчас чуть не убили за неё же.
– Не, не только за неё, ещё же за ключ.
– Это очень важное дополнение, да.
– Ну у меня теперь две отвёртки же, правильно? Одну можно и проебать. Тем более, что отвёртки приходят и уходят, а друзья, знаешь ли, остаются!
– А чего ты у него ключ тогда не попросил? Чем вот ты эти манометры сейчас закручивать будешь?
– Бли-и-ин, забыл же, ну! Пойду сбегаю!
– Ви-и-и-итя! – кричу ему вслед. – Да я пошутил, у тебя же есть ключ!
– А ты?! Ты чем крутить будешь, чтоб мы быстрей всё сделали? Ключи! Надо больше ключей!
Круг опять замыкается, странное чувство дежавю повисает в воздухе и смотрит на меня с надеждой.
«Ну, – как бы говорит оно, – со второй-то попытки придумаешь что покаверзнее?»
Вот даже и не знаю, что ему ответить. Мужская же дружба – вещь довольно специфическая. Не скажу, правда, насчет людей с гуманитарным складом ума, хотя сам люблю относить себя к ним по причине того, что название моей инженерной специальности с первого раза никто повторить не может, а вот про технарей, пожалуй, скажу. Мужская дружба, в отличие от остальных, требующих непременного декларирования с восторгами и взаимными реверансами, протекает тихо и спокойно, берясь неизвестно откуда, может быть, даже с одного взгляда, и постепенно укрепляясь поступками, словами и ещё неизвестно чем. Она не бросается в глаза, не преподносится с гордостью на рассмотрение всем и не требует чёткого описания себя, чтобы подтвердить своё существование, – она просто есть, и всё тут.
Видели когда-нибудь со стороны общение двух друзей, сами при этом оставаясь незамеченными?
– …
– Эх, да…
– А сам-то как?
– Да так.
– И я так.
– А вот тогда, помнишь?
– А то!
– Вот бы ещё!
– Даааа…
– …
– …
– Вот такая хуйня, брат.
– Да, брат, понимаю тебя.
А потом они тушат сигареты и расходятся каждый по своим делам. И вы такой думаете: а что это сейчас было такое? И даже и не подозреваете о том, какой глубины философский разговор сейчас произошёл и как он добавил оптимизма, сил и, может быть, даже уверенности обоим его участникам. И при этом они ещё отдохнули от текущих проблем, да.
– Витя, вы вообще с Игорем разговариваете когда-нибудь?
– Конечно!
– На отвлечённые темы и в трезвом уме?
– Тоже бывает!
– А ругались когда-нибудь?
– Нет, а зачем?
Не «из-за чего» или «почему», а «зачем» – это важно, и над этим стоит подумать, если вы не сразу понимаете, в чём тут разница, и не готовы так же ответить про своего друга. А Игорь с Витей до сих пор дружат и даже в ресторанах фотографируются друг с другом, а не с жёнами ну или друг с другом и с одним там «дустом», который в гости приехал.
Мне вообще, за редким исключением, всегда везло на мичманов, что облегчало мою службу неимоверно. У нас, как и у большинства подводников вообще, не было принято козырять рангами, чинами и чётким знанием уставов, но чрезвычайно ценилось умение молча сделать дело так, чтоб потом его не приходилось переделывать. И везло мне в том прежде всего, что, отдав приказание своему мичману, я мог позволить себе тут же о нём забыть, потому как если мне мой мичман не доложил о каких-то проблемах в выполнении задания, то я мог быть уверен, что он не положил на него болт, а просто забыл доложить о том, что всё сделано. Или даже было сделано ещё до того, как я сообразил, что это нужно сделать, за что я никогда не получал упрёков или насмешек за тугодумство и невнимательность.
Вот бы все технари такие были, как мой Витя из восемнадцатой дивизии или Вова из двадцать четвёртой, – как это облегчило бы жизнь в обществе, но, правда, отвёртками и ключами пришлось бы запастись в изрядном количестве! Небрежность – признак мастерства, если мастерством занимаются люди творческие, а других в технари и не берут – следят за чистотой рядов, знаете ли. Это не означает, конечно, что если вы не можете с ходу подобрать более двух рифм к слову «да» (слово «звезда» третьим не считается), то вы обязательно обладаете техническим складом ума. Но. Если при этом вы делаете какое-то дело хорошо, просто потому что вам лень его потом переделывать, то из вас наверняка выйдет хороший технарь!
Пиджак по имени Вова
Как и у любого правила на свете, у правила прилёта лейтенантов косяками тоже есть исключение. Исключение это хоть и крайне редко, но на флоте происходит, и я даже был свидетелем одного из них. Называется это явление «пиджак». Этим простым предметом из гражданского обмундирования на флоте называют студентов гражданских вузов, которые, окончив в них военные кафедры, зачем-то просятся искать своё предназначение в войсках.
И вот мы, прилетев своей стайкой в восемнадцатую дивизию, распределились в ней по экипажам и только начали впрягаться, как в неё же прибыл для дальнейшего прохождения службы (как было указано в наших предписаниях) лейтенант Вова с простой русской фамилией Габриэль.
Вова был крайне колоритным представителем семейства пиджаков: из необычайно интеллигентной семьи (папа – профессор, мама – аспирант, дедушка – академик, горничная – младший научный сотрудник, и даже кот и тот был лаборантом в НИИ); получив какое-то сугубо фундаментальное образование с избытком теоретических знаний и полным отсутствием практических навыков, начитавшись передовиц про силу и мощь ракетного флота страны, он решил, что вот именно оттуда и трубит ему рог Судьбы. Что, несомненно, удивило всех родных, близких, кота и сам рог Судьбы. Но будучи людьми интеллигентными, папа с дедушкой не стали препятствовать Вове и, стряхнув пыль со своих пухлых телефонных книг, немедленно устроили его во флот.
И первыми на флоте (не считая начальства) его увидели мы с Максом: нас тогда распределили на ТК-20, но так как её экипаж убыл в отпуск, временно прикомандировали на ТК-202, лодку глубокого отстоя. Уже в те времена казалось, что никто не помнит, когда она последний раз ходила в море, все были точно уверены, что в море она не пойдёт больше никогда, и потихоньку растаскивали её на запчасти для других кораблей.
Из экипажа на нём остались только самые стойкие и достойные люди, а именно те, которые не были годны в плавсостав, но за прошлые заслуги им разрешали дослужиться до пенсии, потому как служить на корабле отстоя – это награда почище ордена. Самыми яркими представителями были братья-близнецы Андрей Горыныч и Павел Георгиныч (комдив-раз и комдив-три соответственно) и командир трюмной группы Ржевский, которого все называли поручиком, хотя на самом деле был он капитан-лейтенантом преклонных годов. Им-то и поручено было в экипаже принимать молодое поколение, учить его жизни, премудростям службы и опекать, если что.
