Вадос долго не парился по поводу отсутствия у него прав, а вернее сказать, так и вообще не парился – красная пуля призывно сверкала покатыми боками, и мощный мотор неудержимо звал оседлать себя, а Вадос был обучен принимать любые решения, включая нестандартные, мгновенно. И поэтому он придумал насколько гениальный в своей простоте, настолько и ошибочный с точки зрения гражданского законодательства (кому оно вообще интересно на флоте?) выход: решил рядом с собой садить человека с правами и прикрываться его телом, если гаишники станут задавать глупые вопросы.
Частицей имени товарища Броуна он метался среди стайки подводников, идущих домой:
– У тебя права есть?
– Нет.
– Пшол вон! А у тебя права есть?
– Нет.
– Не путайся под ногами, лошара!
– У вас права есть? – спросил он, подскочив к нам с Игорем.
– Нет, – ответил Игорь.
– Да, – ответил я.
– Тогда ты рядом со мной вперёд садишься, а ты – назад. Домой поедем.
– Вот это друг, вот это я понимаю! – радовался Игорь, втискиваясь на сиденье красивой от красного цвета, но не предназначенной для Игорей на заднем сиденье «девятки».
– А тут так надо поворачивать? А тут кто кому уступает? А тут обгонять можно? – всю дорогу спрашивал у меня Вадос.
– Чего ты у меня спрашиваешь-то? – не выдержал наконец я, когда обрёл дар речи от резвых поворотов и перегазовок с заносами.
– Ну у тебя же права есть!
– А, так ты про эти права спрашивал?
– А ты про какие отвечал?
– Ну как про какие? Право на труд, право на отдых, право на свободу вероисповедания… – начал я загибать пальцы.
– Вот сукагад!
Отчего он тогда обозвал меня таким плохим словом, я не совсем понял, но вперёд он меня больше не пускал – приходилось тесниться с Игорем на заднем диване: хорошо, что редко – мы же в отличие от помощника дома бывали сравнительно часто и раньше восьми вечера туда отправлялись.
Так называемые «инструкторы» быстро закончились: оказалось, что за езду с ним на переднем сиденье Вадос скидок не делает и всё равно ебёт с обычной своей ненавистью к пролетарскому происхождению низших сословий. А на другой чаше весов, я извиняюсь, сидеть на пароходе и ждать его до упора, пока он все свои помощничьи дела завершит (следует читать «соизволит поставить на паузу», потому как дела у помощника, как Вселенная – никогда не заканчиваются), а потом ещё рисковать своей жизнью в течение двадцати километров. Конечно, отчаянность в крови у подводников, но не до такой же, я снова извиняюсь, степени! Даже Сан Сеич, на что уж отважный был человек, съездив один раз до штаба флотилии и обратно, сказал:
– Нет уж, на хуй! Я лучше на лыжах! Доктор, срочно выдай мне седативного препарата, пока я его не убил!
– Валокординчика, тащ командир, капель двадцать?
– Его, да. И коньяку добавь стакан к двадцати каплям.
– Лимончику? – услужливо предложил интендант.
– К коньяку – лимончик? Да в своём ли ты уме, Леонид, мне, без пяти минут аристократу и интеллигенту в первом поколении, предлагать этот колхозный и сугубо отвратительный метод порчи благородного напитка?
Даже жена с ним не особо-то и ездила в первое время.
– Вадим! – решительно говорила она. – Я поеду на автобусе! У меня же дети!
– А у меня кто? Котята? Садись, те говорю!
Умел с женщинами обращаться, да. Пока усы себе не отрастил.
К тому времени, когда передние попутчики кончились, Вадос уже научился вполне успешно втыкать первые три передачи и почти не глохнуть, а также орать в форточку оскорбительные ругательства этим баранам на дороге и приучил малочисленных гаишников не спрашивать у него прав. Гаишники приучились охотно, и если бы вы знали Вадоса, то вы поняли бы, почему проще с ним согласиться, чем каждый раз выслушивать гневные отповеди в свой адрес, которые начинались с упоминания Куликовской битвы и заканчивались обещаниями всяческих видов мести и жалобами на низкий оклад денежного содержания, несмотря на высокую ответственность этого, по его словам, главного человека на корабле стратегического назначения. Приучились, но не сдались, а полюбили его своей горячей гаишной любовью. Каждый гаишник в посёлке полагал своим долгом остановить красную «девятку» и спросить за огнетушитель, аптечку, непристёгнутый ремень, лысую резину, разбитую фару, неправильные перестроения и превышение скорости. И за что-то там ещё, не помню.
Милиционеры старательно фиксировали нарушение, записывали Вадосовские показания, исключая из них слишком цветастые отсылки и слишком речистые обороты, и спрашивали, куда направить протокол: в часть или сразу на флотилию? В Генштаб СА и ВМФ, ёпта, советовал им Вадос и обещал, что до вечера привезёт выписку о своём наказании из части, чтоб их сильно не перетруждать, а то вон, бедные, и так бледненькие какие.
Ну раз отвёз, ну два, ну восемь, а потом подумал, нет, ну какого хуя, а? Напечатал стопку приказов о своём наказании, сложил их аккуратненькой горочкой под стеклом, и дело пошло быстрее.
– Какое сегодня число? – уточнял он у гаишников.
Обычный (в смысле среднестатистический, а не обыденный) помощник помнит наизусть минимум: МППСС
[7]; суточный план БП
[8] на неделю; задачи обучения текущего учебного периода; особенности характеров всего личного состава части и их совместимость в плане несения суточного наряда; дни рождения старших начальников; проступки подчинённых бойцов (где, когда и в каком составе совершены); количество провизии, шанцевого инструмента, флагов и спасательных жилетов на борту, но ни за какие коврижки не вспомнит, какое сегодня число, день недели и что подавали вчера на обед.
– Двенадцатое.
– Хорошо, что двенадцатое, – и Вадос брал верхнюю выписку с объявлением себе выговора из стопочки, проставлял в ней число, ставил штамп «Копия (выписка) верна. Помощник командира в/ч 45741____», расписывался и вручал изумлённым гаишникам:
– Вуаля! Я наказан по всей, так сказать, строгости! По самое, можно сказать, не могу, вдут, к вашему удовольствию! Как сейчас до части доеду – и не представляю – горячие слёзы застят мне очи! Видите? Видите?
И тыкал себе в глаза, хотя чего там было видеть, кроме наглости и бесстыжего похуизма, было решительно непонятно. Ну уж точно не слёзы.
– А это вообще законно? – неуверенно интересовались гаишники.
– Законно-законно! Уж не извольте сомневаться: я и есть закон в нашей части! Хотите, я вам на неделю вперёд выписок дам, и вы меня трогать не будете?
– Ну-у-у уж нет.
