– Они действительно послы? – повернул лицо к Дмитрию нойон. Князь замялся, затем лишь потерянно кивнул головой. Василий Кирдяпа, желая смягчить ситуацию, закричал:
– Они – люди Мамая!! Мамай – враг Азиз-хана!! Неужели ты хочешь принять их сторону, Серкан-бей?! Я напишу об этом великому хану!!
Невозможно описать то выражение, что легло на лицо татарского нойона. Он вначале скривился, затем вытащил из тороков плеть, доехал до княжеского сына и сплеча стеганул того по лицу. Кирдяпа успел прикрыться локтем.
– Я передаю тебе ярлык великого Азиза, князь! – раздельно, почти по слогам сказал по-русски Серкан. – Садись на стол, если можешь! Я также передам моему господину все, что увидел в твоем стольном городе. Стол и меда хмельного мне и моим нукерам, завтра мы отъезжаем обратно!
С невозмутимым спокойствием татарин повернулся и проследовал к коновязи. Слуга поспешно поддержал его при сходе на землю, привязал узду к слеге и вынул изо рта удила. Суздальцы потерянно молчали.
– Отведите его к тем, – произнес наконец Дмитрий. – Железа не накладывать…
Трое дюжих ратных подскочили к Ивану, заломили руки и повлекли к крутым каменным ступенькам, ведущим под основание башни Рождественского собора. К неожиданной своей радости, московит не ощутил при этом особой боли: суздальцы выполняли службу без особого рвения!
– Стоять! – раздался вдруг за спиной властный голос.
Василий Кирдяпа догнал пленника, схватил его за седые волосы и рывком поднял голову вверх. Бешеные зрачки ввинтились в красные, в старческих прожилках, глаза.
– Не знаю, какая вошь укусит в очередной раз батюшку, но тебя, пес смердючий, я лично вот этой рукою располовиню!!! Пусть только узкоглазые со двора съедут, сам в подвал спущусь!!
Кирдяпа бешено плюнул в лицо Ивана и отрывисто бросил:
– Заковать!!!
– Но ваш батюшка велел… – осмелился было напомнить один из гридней.
– Заковать, пес!! Плевал я на своего трусливого отца!!
Спустя пятнадцать минут, гремя ржавыми оковами, Иван воссоединился со своими знакомцами-московитами.
Глава 4
Встреча для многих была явно неожиданна. Иван Вельяминов приподнялся на локте, всмотрелся в лицо втолкнутого в каменный мешок и удивленно присвистнул:
– Федоров?! А я думал, ты умнее! Пошто сам в пасть кирдяповскую сунулся? Ты ж должен сейчас в Москву во весь опор скакать, чтоб наши головы отсюда вытащить!
– Скачут, Иван Васильевич, скачут! Скакать – не хитрое дело. Лишь бы только коней сдуру раньше времени не заморили.
– Кто скачет?
– Гридни князевы, Овдоким и Сергий.
– А ты чего не поберегся? – теперь уже совершенно иным голосом вопросил сын московского тысяцкого.
– Кто б тогда Дмитрию Константиновичу повестил, что подлость евонная не осталась безликой и безгласною? – натянуто-спокойно ответил Иван. – Тут еще, на счастье, кили-чей татарский знакомцем оказался. Завтра со своими нукерами обратно в Сарай подаваться решил. Что в татарах я ценю, Иван Васильевич, так это верность своим традициям! Как узнал, что суздальцы послов, стойно мужиков пьяных, в поруб затолкали силою – сразу в лице изменился! Мыслю, теперь и Кстинычу будет над чем подумать, прежде чем на плаху наши головы класть!
Внимавший до этого словам Федорова молча, Тимофей Васильевич подал голос:
– Иди сюда, Иван! Переспим это дело, утро вечера мудренее.
Уже когда хозяин русского подворья прилег рядом на пук свежей ржаной соломы, Вельяминов шепнул:
– Мыслишь – донесут нужную весть орелики?
– Донесут, боярин! Парни сметливые. Хотя бы один, но доскачет до князевых людей.
– Ну, тогда и нам в тоску впадать грех. Поглядим, как суздальцы далее запоют. Коли вылезем отсюда невережеными, Иван, сам перед князем просить буду, чтоб наградил тебя достойно!
– Полно, боярин! Оно, конечно, милость князева завсегда приятна. Но ведь с собою на небеса злато-серебро не захватишь, тяжело оно. А на земле и того, что уже имею, на мой и Федькин век хватит, коли Москва сильна будет и земли свои ворогам зорить не позволит.
Усталость, скорее нервная, чем физическая, все более овладевала Иваном. Подбив соломы под голову, он поднял воротник ферязи, запахнулся поплотнее и быстро погрузился в чуткий, но столь желанный сон. И снилось ему, будто въезжает в ставший родным Митин Починок на свежем игривом коне, а у первой же избы встречают его сын Федя и любимый не менее родного сына, уже ушедший служить вечную службу Господу, Андрей-Симон.
Двое суток москвичи пребывали в тягучем неведении. Им давали пищу и питье, им выносили ночные посудины, но суздальцы делали это молча, не откликаясь на вопросы полоняников. А все лишь потому, что там, наверху, уже долгое время длилась котора между отцом и сыном!
– Ты совсем поглупел, отец! Стал не князем, а трусом!! – кричал потерявший над собою контроль Василий. – У тебя на руках ханский ярлык, а ты не решаешься занять свое законное место!!
Дмитрий застыл с кубком в руке, а затем в ярости выплеснул недопитый мед в лицо сына.
– Заткнись, щенок!!! Что ты понимаешь? Я уже дважды имел ярлык и дважды досыта испил чашу своего позора!!! У московского Дмитрия тоже есть такой фирман!!!
– Твой выдан ханом, сидящим в Сарае!! Великим ханом!
– Если б он еще подкрепил его хотя бы парой туменов. Он бы для меня действительно стал великим! Алексий ведь меня просто не допустит до Владимира! Понимаешь ли это?
– Москва ослабла, у них мор ратных поубавил, – уже менее нервно ответил Кирдяпа.
– А у нас что, на погостах крестов не прибавилось? Ты выдь, проедь по дворам, в соседние села загляни! Попы не успевают мертвых отпевать!
Наступила короткая пауза. Князь глубоко вздохнул и вновь наполнил свою чашу. Василий с некоторой опаской глянул на питие.
– Давай я до Бориса доскачу, уболтаю его. Тогда можно будет и Ольгерда о помощи просить, – предложил сын.
– Борис не дурак. Ему нужно мое обещание, что Нижний останется в его власти. Но такое же обещание даст ему и Алексий! Брат бросил меня в последний раз, отчего ж ему этого не сделать снова? Борьке выгоднее остаться под Москвою и платить Мамаю уменьшенный выход, чем, в случае моей победы, отдавать дать, словно Джанибеку. Это же касается и прочих князей. А Ольгерд… Ольгерд потребует за помощь изрядный кус западных земель. Над чем же я княжить стану, коль великий стол займу? Русь собирать надобно, а ты мне дробить ее предлагаешь! Не подумал, что после тот же Ольгерд нас со всеми остатними потрохами и заглотит?
– Значит… подпишешь Мамаеву грамоту? Согласишься, что великий стол стал вотчиною московитов? – горько вымолвил Василий.
Он сел за стол, запустил пальцы в лохматые кудри и вдруг с размаху саданул кулаком по столу.
