Ощущения моего тела еще не успели превратиться в мысли о бренности всего сущего, как лес точно обрезало. Дальше начинался склон с тремя трассами: «чайничьей», «мастерской» и для фристайла. Влача трос, с несмазанным скрипом крутился шкив подъемника. С тех пор как берег не замерзшей пока реки осквернили привозным грунтом, вздыбив береговой скат до кондиций горнолыжной трассы, фанаты здесь не переводятся, был бы снег. Наиболее отпетые, впрочем, и посейчас высокомерно игнорируют искусственный холм, предпочитая наезженное не одним поколением местечко километрах в трех отсюда – гораздо хуже, зато роднее. Тоже люди, что с них взять.
Я притормозил на опушке. Мимо тотчас пронеслись два парня с номерами трафаретом на спинах, и один из них взглянул на меня, как мне показалось, насмешливо. Ну и правильно, с легкой обидой подумал я, знай свое место. Не мальчишка ведь, а туда же – устроил спринтерский забег! Ну и дыши теперь со свистом, и отплевывайся, а мышцы уже дрожат и завтра болеть будут…
Парни, круто развернувшись, унеслись в лес. Спортсмены, гальванизируют подувядшую за лето форму. Если только не негласное наблюдение, что очень может быть. Поди разберись. Когда нужно, Кардинал умеет быть неназойливым.
На холме, как водится, народу было больше, однако все же не толчея. Не сезон еще. Когда снег ляжет окончательно, примяв до самой весны заросли жухлого борщевика в низинах, сюда явятся не одни фанаты. Пока что была благодать. И странную группу, скучившуюся у подножия холма подле раскидистого одинокого дерева, я заметил сразу.
Чем-то мне не понравилась эта группа. Что-то там было неладное. Далось им это дерево. Не могут здоровенные амбалы ни с того ни с сего суетиться столь бестолково, весь мой опыт говорил, что не могут без причины, и пока я, скользя вниз, давал крюка по пологим спускам, подозрение это во мне укрепилось и превратилось в уверенность.
Их было шестеро – пятеро как один загорелые, мордатые и бородатые плюс женщина. (Женщина, как водится, всегда плюс, особенно не мордатая и не бородатая.) И еще седьмой, который лежал навзничь, а отстегнутые лыжи его были брошены на снег как попало. Единственный из всех он был смирен и тих. Сломанную берцовую на правой ноге я заметил еще на подходе, да и как не заметить открытый перелом. Дело было ясное. Пригородные Пески, конечно, далеко не Чегет, однако и в местных палестинах встречаются склоны, требующие к себе определенного уважения и прямо противопоказанные всякого рода «чайникам». Любой уважаемый мною проповедник разумной трусости – я их всех уважаю! – при одном только взгляде на этот склон сказал бы, что кое-кому лучше сюда вообще не соваться, тем более с обыкновенными беговыми лыжами.
Этот сунулся. И траектория его скоростного спуска вырисовывалась для меня вполне отчетливо: наметив себе общее направление, прямое, как кратчайшее расстояние от А до Б, – балбес! балбес! – должно быть, еще и картинно оттолкнувшись – не лыком, мол, шиты! – он так и попер, надеясь в душе, что куда-нибудь да вынесет, и вынесло поборника кратчайших траекторий точнехонько на дерево, вот на эту самую сосну, и не подумавшую, разумеется, отпрянуть в сторону. Тут траектория кончилась и началась история болезни. Анамнез: тело в позе сивуча на лежбище, и два мордатых амбала подвергают его искусственному дыханию, помощники смерти.
Все-таки обнимать сосны надо поаккуратнее. Было время, когда я не уставал поражаться тупости отдельных представителей рода человеческого. Потом как-то приспособился.
Еще сверху я уловил короткий истошный крик, что мне совсем уже не понравилось, а теперь понял его причину. Пострадавший на секунду ожил и словно специально для меня воспроизвел вопль еще раз, после чего немедленно вернулся в бессознательное состояние.
– Прррекратить! – на ходу сбрасывая лыжи, рявкнул я, да и как было не рявкнуть.
Амбалы повернули ко мне бороды, но увечить пострадавшего, конечно, не прекратили. Понятно: спасали человека!
– Назад! – крикнул я. – Оба, немедленно! Вы же его убьете!
Глаза амбалов сделались недоверчивыми. Женщина попыталась заступить мне дорогу. Компания соображала туго.
– Ты что, врач? – сиплым баском поинтересовался один.
– Я-то врач, а вот вы кто? У него же ребра сломаны! И теперь как минимум одно из них вашими стараниями находится в легком – что, не видите кровь на губах? Какой баран придумал давить грудную клетку? А ну, отойдите к… Вон туда отойдите! Кто вас вообще учил делать искусственное дыхание?
«Бараном» я их забодал. Компания задавленно молчала.
– Это был массаж сердца, – ляпнул кто-то.
Меня передернуло.
– Еще три минуты, и ему действительно пришлось бы делать массаж сердца, только прямой. А через пять минут уже никакой массаж не помог бы. Ну-ка подержите кто-нибудь ему голову.
Они кинулись помогать, шумно дыша, топоча и толкаясь. Зацепившего сломанную ногу (отчего пострадавший болезненно дернулся, но в сознание не пришел) сейчас же огрели по шее, и он не возразил. Дуроломы, конечно, но за своего товарища они болели. Пострадавшему кое-как расстегнули куртку.
– «Скорую» вызвали? – бросил я, когда осторожное пальпирование подтвердило первоначальный диагноз.
Оказалось, не вызвали: ни у кого, видите ли, не нашлось телефона. Дыша на замерзшие руки и внутренне клокоча, я набрал код на браслете и растолковал, куда, как и что… да, хирургическое… нет, машина сядет, высылайте вертолет или вездеход… Жеребячий оптимизм нынешних «чайников» потрясает воображение – вот вам и обратная сторона нашей работы: каждый из них почему-то уверен, что те, кому это положено по профессии, волшебным образом его спасут, окажись он хоть нагишом на верхушке Эвереста. Как же, спасли одного такого…
На амбалов я и не смотрел – кто таких не видывал. Типичные попрыгунчики, как их у нас называют, совсем не худшая разновидность никчемушников, выпихнутых на обочину разгулом технологий начала века, неполно занятые, проклятие Санитарной Службы – активное, так сказать, население. Чересчур активное. Три месяца в году стонут на не шибко умственной работе, остальное время проедают пособие и мотаются автостопом где попало и как попало, от родимых весей до Огненной Земли и Антананариву включительно, азартно конфликтуя с цивилизованными туристами, которые их презирают, разнузданно костеря таможни и санитарные кордоны, – и ведь не надоест!..
При прочих равных смотреть на женщину было приятнее.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Ольга. А вы что, правда врач?
– Нет. Был когда-то.
Она отступила разочарованно. Пожалуй, даже не женщина в начале расцвета, а девушка на излете, этакая брюнеточка большой притягательной силы, с прелестным профилем и трафаретной надписью поперек куртки: «Я жду не Вас!» Специально, значит, для понятливых. Для непонятливых, вероятно, припасен баллончик или однорежимный мозгокрут-пугач на батарейке, если не что-то откровенно слонобойное. Плюс, наверное, какая-нибудь рукопашная школа, русская или китайская, – девочка крепенькая. Бог с ней.
