Едва завывающий винтами вездеход вышел на поверхность, Антона опять начало мучить першение в горле. Он с тоской отметил, что после того как оправился от интоксикации, горло его не беспокоило, и вновь изо всех сил старался сдерживать мучительный кашель. Это удавалось не всегда, и давящийся сухим, рвущим гортань кряхтеньем, Овечкин ловил на себе испуганный взгляд Ивана Вахидовича. После приема антирада тот совсем поплохел: каждые полчаса жаловался на пугающе интенсивное сердцебиение, участившиеся судороги в конечностях и затрудненное дыхание. Последнее часто сопровождалось хрипом, и в эти минуты они с Антоном хрипели оба, словно страдали от одной и той же болезни. Но в целом Овечкин выглядел многократно лучше, и это в какой-то мере ободряло Ивана Вахидовича, надеявшегося на то, что если Антон справляется с недугом, то и у него самого есть шансы. Чтобы облегчить страдания, пожарный велел Ивану Вахидовичу улечься на пол и дышать как можно более размеренно, особенно в момент сильной тахикардии. Потом на Антона навалилась усталость, и он забылся в зыбком сне, трясущемся вместе с натужно ревущим винтами вездеходом.
– Надо сбавить обороты, – сквозь лишенное сновидений полузабытье пробился голос молодого техника. – Четвертый час идем на повышенных! Мы тратим слишком много энергии!
– Куда еще сбавлять? – с досадой прорычал в ответ Порфирьев. – Еле-еле держим тридцать километров в час! Если пойдем еще медленнее, не успеем к бабам за два перехода!
– А если не пойдем, то останемся без энергии за полсотни километров от «Подземстроя»! – возражал Владимир. – Нам и так, и этак придется сутки между циклами антирада пережидать, когда мы доберемся до самодельного бункера! На это тоже нужна энергия! У них там ее точно не будет!
– Волокуши создают дополнительную нагрузку на двигатель, – хмуро произнес Порфирьев. – Там полторы тонны вместе с грузом. И нас тринадцать человек плюс «База», которая тянет за двоих. Вездеход рассчитан либо на пятнадцать пассажиров, либо на соответствующий груз, а не на все сразу! Что бы мы ни делали, расход энергии все равно будет высоким. Так что не нагнетай. Следи за двигателем, если индикаторы начнут входить в красную зону, будем останавливаться. Сожжем движок – нам крышка!
После этой информации Антон заснуть больше не смог. В пассажирском отсеке вибрирующего от перегруза вездехода повисло тягостное молчание, нарушаемое шипением помех в эфире, и никто не произносил ни слова. Даже стенающий от очередного приступа судорог Иван Вахидович терпел боль молча, с мучительной гримасой пытаясь разогнуть сведенную ногу. К семнадцати ноль-ноль было пройдено только сто девяносто километров, и Порфирьев сообщил, что попытается отыграть еще десять километров. Он увеличил скорость, но индикаторы состояния двигателя быстро вспыхнули тревожными сигналами, и наверстать удалось лишь пять. Капитан остановил машину, и все ринулись разворачивать базу быстрее, чем это возможно. Это удалось сделать спустя полминуты после того, как интоксикация вгрызлась в Ивана Вахидовича, оказавшегося несчастливым обладателем самого маленького срока действия антирада из всех. Но тридцать секунд вне спецпалатки его не убили, несчастного затащили внутрь, и каждый бросился готовиться к неумолимо приближающимся мучениям.
Эта интоксикация далась Антону тяжелее предыдущей. Он едва не умер от жесточайших страданий и едва не сошел с ума от непрекращающейся боли. Забыться тяжелым сном ему удалось только через шесть с лишним часов непрерывных мучений, и еще двенадцать часов он не мог проснуться. Во сне его мучала сильнейшая жажда, переполненный мочевой пузырь пронзало острой резью, в сознании роились уродливые сюрреалистичные кошмары. Последний из них заставил Овечкина проснуться в холодном поту, но уже спустя несколько секунд он не мог вспомнить ничего из того, что привело его во сне в такой ужас. Пожалуй, так сильно он страдал только после передозировки, остальные интоксикации проходили в тяжелых мучениях, но все же не до такой степени. Антон с трудом поднялся на ноги и увидел протянутую ему флягу с водой.
– Пей, – держащее флягу мутное пятно обрело очертания знакомого здоровенного силуэта.
Овечкин что-то промычал в знак благодарности, вцепляясь во флягу, и принялся судорожными глотками вливать в себя воду. Мочевой пузырь снова прорезало болью, и Антон со стоном оторвался от питья. Не в силах распрямиться полностью, он побрел к ширме биотуалета, не выпуская фляги. Когда же у него наступит адаптация к антираду… Сколько можно страдать…
Вернувшись, Овечкин увидел, что пришел в себя не самым последним. Иван Вахидович и оба гражданских активиста еще спали тяжелым сном, а кто-то из солдат очнулся минуту назад и бредет к биотуалету ему навстречу, тоже сжимая в руках флягу. Антон посторонился, пропуская измученного солдата, и направился к походной печке, возле которой сидел лейтенант и раздавал продовольственные концентраты из распахнутого контейнера. Пока Овечкин поглощал выданную порцию, проснулись остальные выжившие, и обошлось без смертей. После еды на Антона опять напало першение в горле, и он с тоской подумал, что с момента термоядерной катастрофы заканчиваются семнадцатые сутки, а ощущение такое, будто он мучается семнадцатый месяц.
Чтобы не терять времени, сворачивать базу начали минута в минуту, но задержаться все же пришлось. За сутки прицеп сильно замело, и пришлось выгребать из него смесь золы, грунта и грязного снега, чтобы не тащить за собой лишний груз. Пока половина отряда занималась этим, солдаты в штурмовых комплектах упаковали в контейнер «Базу» и погрузили ее в вездеход, остальные помогали Порфирьеву и Владимиру устанавливать аккумулятор и заводить машину. Завести вездеход получилось не сразу, но капитан заявил, что для минус двадцати семи вездеход завелся очень даже неплохо, и путь продолжился.
– На сколько у нас осталось энергии? – спросил лейтенант, едва вездеход тронулся с места.
Все смолкли, ожидая ответа. Не приходилось сомневаться, что лейтенант своим вопросом опередил каждого из остальных на какие-нибудь секунды.
– Непонятно, – буркнул Порфирьев. – Вроде должно хватить один в один… Но кто его знает, как оно выйдет… с таким перегрузом. Как пройдем половину пути, станет ясно.
Вездеход надрывно взвыл и пополз через сумрачный океан пыли. Через два часа окончательно стемнело, и усыпанная черным снегом радиоактивная свалка за бронестеклом иллюминатора слилась с серой грязью пылевой взвеси. Порфирьев пытался держать прежнюю скорость, но вскоре вездеход дважды столкнулся с незаметными во мраке заснеженными валунами. Второе столкновение оказалось довольно сильным, и Антон, давившийся в этот момент кашлем, в кровь прикусил язык. Движущийся за машиной прицеп по инерции догнал уткнувшийся в препятствие вездеход и ударил его в корму, прижимая к валуну. Трос запутался, Порфирьеву и солдатам в экзокорсетах пришлось выходить наружу и распутывать его по пояс в снегу. Потом налетел буран, температура воздуха упала до минус тридцати пяти, и вода в салоне начала замерзать. Порфирьев сказал, что усилить отопление невозможно, энергии и так не хватает, поэтому он рекомендует всем утолить жажду сейчас, пока вода еще не заледенела, потому что растопить ее получится только тогда, когда они доберутся до самодельного бункера.
