Уж не знаю, я ли сбила их с темы своим приходом или Леонид сам уже приустал, только он перестал рассказывать Викентию историю находки алмаза «Куллинан» и поспешил поделиться со мной новостью:
– А вы знаете, – сказал он, шумно облизываясь, – в подвале потоп, и это не труба. Это прорыв грунтовых вод, причем теплых. Хочу проверить, не минеральная ли водичка, но, сами понимаете, не пробовать же ее на вкус просто так... антисанитарно, знаете ли. А чайник на это дело Феликс не даст...
Он выжидательно посмотрел на меня. Я ничего не понимала.
– Нет ли у вас случайно кипятильника?
– Есть, только маленький, на кружку...
Мой ответ показался ему смешным. Он осклабился и расплылся вширь, как луна-рыба.
– А я ведро и не выпью...
– Хорошо, я принесу.
Кипятильник у меня и вправду был, только в «Островке» я им еще ни разу не пользовалась. Оно и незачем, когда Феликс всякий раз рад предложить чашку чая. По правде говоря, только ежевечерние посиделки в холле удерживали меня от того, чтобы попросить администрацию о переселении в другой корпус, пусть и не привилегированный. С кем еще там поселят – неизвестно, а здесь сплошь замечательные люди: и Виталий очень хороший человек, только пьет много, и Леонид очень приятный, хотя и своеобразный юноша, и, само собой, Феликс, и забавный рыболов Василий Матвеевич... да и Коля не так уж плох, и Викентия он обидел поделом, если разобраться, а рыболова спасал, как настоящий мужчина... Уют, надежность, общение с воспитанными молодыми людьми и Кеша под присмотром сразу нескольких пар глаз – что еще надо от жизни такой старой перечнице, как я? Очень немногое.
Почти все обитатели «Островка» высыпали из корпуса, и слышно было, как они кричат и аукают в тумане. Милена Федуловна демонстративно осталась в номере и с демонстративным достоинством читала книгу. Под столом тихонько скулила озябшая собака. Я порылась в чемодане среди своих и Кешиных вещей и наконец нашла искомое.
– Здесь запрещено пользоваться нагревательными приборами, – неприятным голосом произнесла Милена Федуловна. Несомненно, она наблюдала за мной, делая вид, что поглощена книгой.
Каюсь, я ничего ей не ответила. Вероятно, это тоже выглядело демонстративно, а я такого не люблю. И я дала себе слово в следующий раз позволить ей одержать надо мной полную моральную победу, потому что только так, наверное, можно подобрать к ней ключик. Ведь она же не виновата, что она такая, верно?
– Кеша, – сказал Леонид, когда я вернулась, и достал нарядную фарфоровую чашку. – Будь другом, сбегай в подвал, зачерпни водички. – Похлопал себя по толстым бокам, хрюкнул и прибавил: – Сам я туда, боюсь, не пролезу.
Викентий терпеть не может, когда его зовут Кешей, и умеет очень противно кочевряжиться, но на сей раз стерпел. Он полезен! Он может что-то сделать! Его не шпыняют, а человечно просят услужить обществу, да еще не гонят от подвала, а совсем наоборот! Доверие и ответственность. Мир перевернулся, на горе свистнул рак, а в лесу сдох медведь. Поэтому внук без слов кивнул, принял чашку и побежал за водой, ограничившись простой гримасой, когда я крикнула ему вслед: «Поосторожнее!».
Страшная отогнутая жесть-убийца, покрытая засохшей бурой кровью режущая кромка, которую я не видела (и не хотела видеть – достаточно того, что могла вообразить), стояла у меня перед глазами. Да еще продолжало ныть сердце после вчерашнего случая, когда Виталий буквально выхватил моего внука из-под падающих бревен моста. Случись что с ним – как мне смотреть в глаза дочери и зятю? Лучше уж сразу головой в воду.
Вся извелась, а зря. Только когда Викентий вернулся очень довольный и с полной до краев чашкой, я поняла, что трепыхалась напрасно: он мог попасть в беду, забравшись туда, куда нормальные люди не ходят, по собственной воле, а выполняя ответственное поручение – никогда.
Да и вряд ли он мог бы достать до той жести даже макушкой и на цыпочках, если уж на то пошло.
Не знаю, понял ли Леня, что со мной творилось, но если и понял, то утешать не стал. Он умница. Поглядел на Викентия, на чашку, осклабился, да как фыркнет:
– А чего с мениском не принес? Разлил мениск по дороге?
Притом так потешно колыхался и булькал, – по-моему, нарочно, – что обидеться на него было невозможно даже Викентию. Внук насупился, но и только.
– Ладно, молодец. Ставь сюда.
Невооруженным взглядом было видно, что вода грязная, со взвесью и радужной пленкой, – да и какой еще может быть вода подвального происхождения? А приложив к чашке ладонь, я убедилась, что вода действительно теплая. Леонид сунул в нее кипятильник, и мы молча ждали, когда она закипит. Потом ждали еще, чтобы прокипело как следует, и по столу потек грязный ручеек. Кеша так и уставился на меня – видно, был уверен, что я сделаю Лене замечание за то, что тот поленился вылить излишек воды в раковину. Но я не сделала. Когда в чашке осталось не больше половины, Леня выключил кипятильник.
– Вынесем на улицу или так остынет?
– Погодите, сейчас кружку принесу, – сказала я. – Будем переливать туда-сюда.
Так и сделала. Минуты через три чашка уже не обжигала ладонь. Все-таки в номере было холодно, и всякое случайное тепло стремилось улетучиться как можно скорее.
– А кто будет пить? – с интересом спросил Викентий.
– Может, ты хочешь? – захрюкал Леня. – Давай, я уступлю.
– Не-а, – засмеялся внук. – Хитрый. Сам давай.
Приняв вид «не поминайте лихом», Леня выдохнул, решительно отхлебнул, причмокнул толстыми губами и, скривившись, с неожиданной для его комплекции резвостью кинулся в санузел. Стало слышно, как он там хрипит и плюется.
– Что угодно, только не минералка, – объявил он, высовываясь оттуда и гадливо морщась.
Тогда и я пригубила мутную жидкость. Нет, ни минералка. Горько-соленый вкус, очень-очень знакомый. Черное море. Анапа. Медузы, водоросли и керосиновые пятна. Первое купание и волна прямо в рот.
– Да ведь она морская! – вскрикнула я, боюсь, несколько громче, чем следовало. – Леонид, послушайте! Она же морская!
– Угу – ответил он из санузла и снова начал плеваться, потому что глотнул как следует. Мне почему-то вспомнился тот химик, который открыл синильную кислоту, попробовал ее на вкус и, как ни странно, выжил.
– Соленость все же не та, – поправилась я. – Чуть меньше. Она разбавленная, но все же морская! Я ничего не понимаю, Леня, а вы?
Леня не ответил. Он продолжал хрипеть и отплевываться. Время понимания для него еще не пришло, как, впрочем, и для меня.
– А она там прибывает, – вдруг сказал Викентий. – Три ступеньки всего сухие, а остальное уже под водой...
ПРИПИСКА ФЕЛИКСА БАХВАЛОВА: Пользуюсь случаем выразить Марии Ивановне свое искреннее восхищение. Такие женщины стоят того, чтобы ради них жить и чинить конечности всем остальным двуногим.
