– Не знаю, не проверял, – вполголоса ответил Феликс. – Вы бы потише...
– Зачем тогда выдумывать всякие небылицы?
– Только чтобы тебя расшевелить. Не обиделся, нет?.. Ну и правильно. Кстати, предлагаю перейти на «ты». Для упрощения коммуникации.
– Как хотите. – Я пожал плечами.
– Как хочешь, – поправил Феликс. – Повтори, будь добр.
– Иди ты...
– Молодец. Пошли.
– Куда?
Феликс не удостоил меня ответом, а я кисло подумал, что своей цели он достиг: вот я уже участвую в деянии, которое впоследствии может быть квалифицировано как попытка помешать следствию, и не дай Бог, если мы случайно уничтожим какую-нибудь важную улику, не придав ей значения. А мы запросто можем это сделать! Сыщик Мухин-Колорадский – ну не смешно ли? Шерлок. Эркюль. Майор Знаменский, век воли не видать. Майор Пронин.
Нет, Феликс меня не убедил. Заразил бациллой сыска – это точнее. Я с отвращением подумал о том, что без него валялся бы сейчас на кровати у себя в номере не в силах ни взяться за текст, ни совершить еще что-нибудь полезное. Наверное, в конце концов просто напился бы в дым от одиночества и тоски.
Проходя мимо шестого, аварийного номера, Феликс на всякий случай потянул за дверную ручку. Бесполезно: дверь была приколочена к косяку гвоздями, судя по шляпкам – длинными и толстыми. Сказавши «угу», Феликс повернулся к противоположной стенке коридора и потянул за ручку двери под цифрой семь.
Позднее я подумал, что из него вышел бы отличный естествоиспытатель. Он действовал последовательно и методически, не упуская мелочей и не оставляя в тылу непознанного. Безусловно, он просто хотел лишний раз убедиться, что дверь пустующего номера заперта. Как вчера. И как позавчера.
Она была не заперта. Мы вошли. Феликс щелкнул выключателем.
Номер как номер. Двухместный. Хороший, уютнее моего. Похоже, резерв администрации санатория на случай приезда гостей с положением или деньгами. На стене вместо рогов или полусъеденной молью кабаньей головы – довольно прилично сохранившееся чучело белки, распластавшейся по каповому наросту. На стенке шкафа – само собой, перечень имущества, как то: мебель, белье, стаканы-графины и эта самая белка. Постели – аккуратно застелены.
– А в замке-то ковырялись, – удовлетворенно сказал Феликс.
– Нанопитеки? – хмыкнул я. – Сегодня в обед уборщица приходила. Может, она и открыла, а потом забыла закрыть.
Я его уел. Феликс еще раз осмотрел замок, действительно нуждавшийся в замене, и пробормотал «может быть».
– Матвеича здесь поселим, – сказал он после паузы. – Тесно вдвоем в одноместном...
В девятом номере устало, уже совершенно механически переругивались Надежда Николаевна с Инночкой. На цыпочках, чтобы не вводить их в соблазн выглянуть в коридор, мы с Феликсом дошли до торца правого крыла. Тут дверца в башенку была заперта на небольшой висячий замок. Стоило только прикоснуться к нему, как он повис на одной петле. Феликс едва успел его придержать, чтобы он не звякнул. Единственный шуруп, удерживавший петлю в дереве, покатился по полу.
Такая же каморка, но без койки. В углу – куча строительного мусора, грубо заостренный черенок от метлы и ржавая совковая лопата. Больше ничего. Люк в полу – гостеприимно распахнут в ожидании неосторожного зеваки. Люк в потолке – тоже.
Мы вышли и обменялись многозначительными взглядами. Феликс нашел шуруп и приладил его на место. По-моему, он мог выпасть от чиха. А на вид – надежно запертая дверь.
Она и была заперта, вспомнил я. Была заперта еще утром, когда я на всякий случай подергал ручку. Хм... А почему я подергал ручку, несмотря на висячий замок? Глупо...
А потому, что в моем замке тоже кто-то копался, вот почему!
Я был искренне удивлен, когда в этом царстве якобы запертых дверей и взломанных замков дверь в подсобку оказалась действительно запертой. Феликс осторожно подергал сильнее. Ничего. Только на двери отпечатались четыре следа. Два правых и два левых. Будто кто-то пятипалый и очень маленький, появившись неизвестно откуда, пробежал поперек двери наискосок.
И исчез.
* * *
Картина в холле не стала лучше от того, что мы не видели ее какое-то время. При виде трупа я сглотнул и предпочел не смотреть на него. Однако от свернувшейся крови некуда было деться, ее следы, то обильные, то не очень, виднелись везде, куда я ни поворачивался. Темные пятна на ковре. Пятна на стенах. На камине. На пенопластовом рыбацком ящике Матвеича. Кажется, и на сохнущем тулупе тоже. Глянцевая черно-коричневая корочка на журнальном столике. Повсюду пятна, кроме потолка.
Разговаривали мы шепотом. Феликс согласился с моим мнением, что сначала следует осмотреть место преступления (или происшествия, если преступления не было), а потом уже переходить к допросу свидетелей. Если, конечно, они позволят допрашивать себя каким-то самодеятельным фендрикам, подумал я при этом. Но промолчал.
Искать, по словам Феликса, следовало лезвие безопасной бритвы или даже обломок лезвия. Свое суждение он обосновал тем, что разрез на шее жертвы был не слишком глубоким. Лезвие. Чешуйка острого металла, зажатая между указательным и средним пальцами. Оружие шпаны. Или дилетанта. Или умного киллера, сработавшего под шпану. Хотя Феликс согласился, что орудием убийства в принципе мог послужить любой предмет с острой режущей кромкой. Смотря как им действовать.
Обойдя кресло сзади, Феликс осторожно проверил карманы Бориса Семеновича, по-моему, больше для проформы, и отрицательно помотал головой. Пусто. Надо думать, ни лезвия, ни изумруда. Что и неудивительно.
Кроме черно-коричневых пятен, на столике остались три стакана (один – с чайной ложкой), чайник электрический пластмассовый, чайник заварной и основательно початая бутылка «Белого аиста». Ничего режущего. Кажется, когда мы отпаивали зазябшего Матвеича, на столе действительно не было ножа.
Нет ничего утомительнее, чем, согнувшись в три погибели, исследовать ковер при не очень-то ярком освещении, избегая наступать на темные пятна и борясь с вполне естественной тошнотой. К счастью, в это время я не вспомнил о своих романах, где мозги зачастую пребывают на потолке, а не в черепной коробке.
Я нашел пуговицу и обгорелую спичку. Феликс – монету в десять копеек. Покончив с холлом, мы осмотрели коридоры первого этажа. Пятна засохшей крови были и тут. На стенах. Пятна впитавшейся крови – на ковровых дорожках. Много пятен. Больше ничего.
Мы исследовали каждый сантиметр пола. Феликс заглянул и под ковер. Затем внимательно осмотрел кресло, где сидел труп, и развел руками. Лезвия не было.
Два плюс два равно четырем. Трудно представить себе самоубийцу, пусть даже полусумасшедшего, который в последние секунды жизни попытался бы спрятать орудие самоубийства. А значит, самоубийцей Борис Семенович не был.
Очень мягко говоря, вывод меня не обрадовал.
