– А вдруг он правду говорит? – засомневался в своих действиях голубоглазый.
– Конечно, я говорю правду! – повысил голос Дайгер. – Моя часть дислоцировалась в Ганновере. Здесь нет связи, чтоб это доказать, но мы можем пройти к вертолету, и если у вас нет планшета с информацией обо всех участниках операции, полетим к госпиталю на окраине Стратфорда, там осталась моя команда. Но делать это нежелательно, потому что мы должны поймать и доставить в штаб очень ценного человека, которого сейчас выкрал неприятель.
Голубоглазый покосился на напарника, Дайгер продолжил натиск:
– У вас должен быть раненый, где он?
– За бочкой, – ответил тот, что в шлеме, поднял забрало.
Типичный немец: желтые брови и ресницы, массивная челюсть, тонкие губы, румянец на щеках. Тоже еще совсем юнец.
– Да отведите уже меня к вертолету! – Дайгер встал, отряхнулся, презрев нацеленный на него ствол, крикнул своим людям: – Без надобности не стрелять!
Голубоглазый вынул у него из кармана паспорт, Дайгер продолжил прессинг, чувствуя, что инициатива уже у него.
– Почему вы напали на нас? Кто отдал приказ? Да что вы все телитесь! Идем уже к вашему вертолету, – он опустил руки и встал. – Кто отдал приказ? Какой приказ?
– Капитан Фаркози, – ответил синеглазый, он шел позади Дайгера и целился ему в спину. Его напарник отбежал в сторону и помог подняться еще одному штурмовику с перевязанной, залитой кровью ногой.
Навстречу вдоль склона холма двигались штурмовики. Завидев своих, они остановились, прицелились в Дайгера, подождали, пока он подойдет.
– Подполковник Легиона Дайгер, – представился он.
Трое из семи солдат успели отдать ему честь, прежде чем синеглазый сказал:
– Это нам предстоит выяснить. Он утверждает…
Дайгер перебил его:
– Мой разговор со штабом перехватили, другого объяснения нет. И направили вас, чтобы вы нас если не уничтожили, то потрепали бы.
Дайгер шел первым и не видел людей позади, но был уверен, что его конвойные сейчас удивленно переглядываются.
Когда обогнули холм, взору открылась бетонированная площадка, окруженная останками одноэтажных зданий, туда и приземлился вертолет. Сейчас то ли пилот, то ли инженер смотрел, что с винтом. Завидев приближающихся вояк, он спрыгнул, вытер руки о штаны и махнул на свою машину:
– Ничего фатального. Лететь можно, но осторожно. А это кто с вами?
– Подполковник Дайгер, – в очередной раз представился Курт.
– Что-то слышал о таком, – сказал пилот с мягким акцентом, поднял забрало шлема, всмотрелся в лицо пленника. – Это вы, что ли, чуть не отправили нас к праотцам? Виртуозно! Я бы сказал, феноменальное везение!
– Это не везение, а стрелок толковый, – отрезал Дайгер. – У вас есть база данных, а то эти люди сомневаются, что служу в Легионе.
Рыжий губастый вертолетчик развел руками:
– Откуда?
– Значит, летим в город, – Дайгер обернулся и рявкнул на вояк. – Садимся в вертолет и летим! Мои люди будут ждать здесь, чтоб не волновать вас. Надо сделать это поскорее, у нас мало времени, мы выполняем задание особой важности.
Похоже, главным у австрийцев был синеглазый. Наконец он неуверенно козырнул и соблаговолил представиться:
– Лейтенант Генри Уик.
Дайгер прищурился, глядя на него.
– Давно бы так. Значит, вы переходите под мое командование. Оказываем помощь раненым и приступаем к выполнению задания.
Синеглазый Генри покачал головой:
– Этого не будет, пока я не идентифицирую вашу личность.
Экспериментальная модель «Тайгера», способного брать на борт десять членов экипажа помимо пилотов, оторвалась от земли и устремилась к небу, затянутому рваными тучами. После подземелий глазам было больно от прямых солнечных лучей.
Дайгер сидел между двумя штурмовиками в шлемах, они переговаривались по-немецки. Командир у них – англичанин, это точно.
Ситуация не безнадежна, и это радует. Пока Синдикат не оправился от сокрушительного удара, и Стратфорд полностью под контролем сил Легиона, надежда есть.
Ронни
Спать решили в загоне, прямо на полу, по очереди. Конечно же, все рвались заснуть первыми – вдруг подполковник вернется раньше отведенного времени? Арес сорвал травинки и спрятал их в кулаке: у кого самая длинная, тот дежурит последним, и так по мере укорочения.
Мне выпало стоять на стреме первой. Повезло так повезло. Сменял меня Арес. Старый сержант Гном уже храпел, лежа на боку и сунув кулак под обвислую щеку. Арес устраивался, а я смотрела в окно, на бегущие облака. Вышло солнце, мазнуло по щеке. Две минуты – и нет его. По развалинам, по желто-серым холмам ползли солнечные пятна наподобие гигантских прожекторов.
Под мерное сопение Ареса веки слипались сами собой, но поддаваться слабости было нельзя. Пока бежишь, психуешь, незаметно, как сильна усталость. Теперь же даже к стене коровника прислоняться не желательно – вдруг прямо так, стоя, и срубит.
В соседнем помещении лежал превращенный в дуршлаг Ящер. В подземелье остался могучий великан Горец. Тело Сталина покоится под обломками. Все они отдали свои жизни ради соплюхи Терри Смит.
Кто же она такая? Если бы она мелькала где-то в новостях, я вспомнила бы ее, но все, что было до концлагеря, воспринималось как черно-белые обрывки чужих воспоминаний.
Я всего лишь человек, пусть и могу больше, чем многие, но все равно приятно было думать, что мне удастся уничтожить Синдикат. Я смогу, да. Они создали меня, и я их уничтожу.
Месяц назад в Хорватии начались такие ливни, что подземелья частично затопили, и их обитатели вышли на поверхность. Мы с Жаном отсиживались на втором этаже брошенной библиотеки три дня. Делать было нечего, и я читала книги. Он поражался, что мне удавалось одолевать толстый роман за пару часов. Раньше и мне требовалось складывать буквы в слова, теперь же достаточно было глянуть на страницу, и все, что там написано, картинками мелькало в голове.
Мне попалась книга по психологии, где описывалось, какое человек нежное создание, и любое грубое слово может травмировать его и изувечить всю жизнь. Мама по попе пошлепала – травма. Завела нового мужа – опять травма.
Что же тогда мне говорить? Я ходячая травма, моя душа – сплошной шрам. Однако живу. Воюю. А что было бы, если б не началась война? Пошла бы в колледж, затем – в университет. Училась бы средне. Страдала, что не красавица. Я в деталях помнила свое лицо, когда представляла его, как в зеркало глядела.
Но ведь и не уродина! Если брови выщипать, так даже ничего. Волосы надо отрастить до пояса, как раньше было, тогда они улягутся.
Может, я ошибочно решила, что больше всего пользы от меня будет на фронте? Если не получится ничего с подполковником… Тьфу ты! Да что может получиться, дурында? Ты его интересуешь только как ценное существо неопределенного пола.
