Он нахмурился, изучающе глядя на нее:
— Мне кажется, я не понимаю тебя. Ты выглядишь скорее лукавой, чем порочной. Но ты способна на порочные, ужасные поступки. Ты — опасный, жестокий человек, никого не щадящий. Ты способна даже оправдывать свои действия.
— А почему бы и нет? Это большой суровый мир. В нем происходит много неприятных вещей.
— Думаю, это оттого, что ты пустышка, — сказал он. — Пустышка в том смысле, которого ты никогда не поймешь. В тебе нет даже ростков морали. Ты ведь и слова-то этого не знаешь?
— Это напоминает мне беседы в церкви.
— Хорошо. В тебе нет совести. Но жалость к матери?
Она посмотрела на него с откровенным недоброжелательством:
— Хватит, я все поняла.
— Что поняла?
— Всю эту твою нравоучительную бодягу. У тебя ничего не вышло с Макгайр, да? Поэтому ты заделался таким праведником? А я гадкая девчонка. А если бы у тебя все получилось, друг мой, ты не сказал бы мне ни одного слова, так? Как мне жаль тебя, миленький.
Она засмеялась, и он почувствовал, что она старается, чтобы смех звучал совершенно естественно, но в глазах у нее не было смеха. В них была настороженность. Смех показался ему еще более искусственным, когда прекратился.
— Мы не понимаем друг друга, — сказал он. — Слова для нас с тобой имеют разный смысл. Это заставляет меня бояться за моих мальчиков. Я не хотел бы, что бы они выросли похожими на тебя, Дебби Энн.
— Я — реалистка. А ты живешь в выдуманном мире.
— Ты уверена в этом?
— Совершенно уверена.
Он поднялся и посмотрел на нее сверху вниз. Яркое солнце блестело на столе и в ее волосах. Она взглянула на него холодно, с уверенной полуулыбкой.
— Дорогуша, — сказал он. — Остается надеяться, что не случится ничего, что разбудит тебя. Потому что, если ты когда-нибудь проснешься, тебе придется посмотреть на себя в зеркало. И тебе не понравится то, что ты увидишь. Вот все, что я могу тебе сказать.
Он чувствовал, что если бы она могла дотянуться, то вцепилась бы ногтями ему в лицо.
— Должно быть, очень удобно жить таким святошей? Знаешь, никто никогда ничего для меня не сделал. Я буду вести себя так, как мне хочется, черт побери. У меня нет ни перед кем никаких обязательств.
— Тебе приходится добывать кусок хлеба в поте лица? Да, жизнь твоя нелегка.
— Я вообще не понимаю, к чему весь этот…
Он не слышал остального, потому что ушел, почувствовав, что его от всего этого просто тошнит. Он пошел в гостевое крыло и вымыл руки. Он злился на себя за то, что начал этот разговор с ней. Что-то происходит с людьми. С молодежью. «Может быть, — думал он, — мы что-то отняли у них и не дали ничего взамен? Может быть, человеческая природа действительно меняется каждую тысячу лет и теперь наступило время радикальных перемен. Мне это не нравится. Понятно теперь, отчего вымерли динозавры. Появилась стая шустрых мелких млекопитающих, которые поедали яйца динозавров. Им было наплевать на динозавров. Им просто нравилось есть яйца. Интересно, что с ними случилось, когда все яйца кончились?»
~~~
Он попросил Дюрельду сообщить, когда встанет Трой, но было уже два часа, когда она пришла на пляж и сказала, что хозяин проснулся. Разъяренная Дебби Энн уехала куда-то на своей машине. Как-то так получилось, что все узнали о том, что воскресным развлечениям у Джеймисонов пришел конец. По пляжу туда-сюда гуляли соседи, но никто не заходил в дом выпить.
Он дал Трою несколько минут, а потом пошел в дом. Трой сидел на веранде и пил черный кофе. Он был чисто выбрит, одет в свежие брюки и накрахмаленную спортивную рубашку. Его глаза были налиты кровью, и его так трясло, что он с трудом мог прикурить сигарету.
Майк сел за столик и сказал:
— Еще одно приятное пробуждение?
— Вроде того…
— На пляже полно народу.
— Неужели?
Майк испытывал неловкость в его присутствии. В Трое чувствовалась необычная отстраненность. Паузы между его автоматическими репликами были слишком долгими. В глазах было странно напряженное выражение, почти как у слепого. Майк неожиданно осознал, где он видел подобный взгляд. Такой бывает у людей в состоянии шока. Однажды он приехал на место происшествия сразу после того, как оно случилось. Мужчина врезался в осветительную мачту. Она искорежила пассажирское сиденье, насмерть убив его жену. В машине находилась стопка буклетов, рекламных объявлений для маленького бизнеса, которым они занимались. Буклеты были разбросаны по всей улице. Человек выбрался из машины. Его правое запястье было, очевидно, сломано. Левой рукой он медленно, аккуратно подбирал буклеты, один за одним. Когда Майк подошел, чтобы его остановить, он посмотрел на него примерно с тем же выражением, которое сейчас было у Троя.
— Мне кажется, мы никогда не доберемся до той терапии, о которой ты говорил вчера вечером, Трой. — Майк услышал собственный голос, странно бодрый, нарочито непринужденный.
— …Терапии?
— Ты собирался напиться, чтобы вспомнить «момент истины» или как ты там это называешь?
— …Неужели?
— Да. Мне кажется, это не помогло.
— …Да. Кажется, не помогло.
— Ты в порядке?
— …Я? В порядке. А что?
— Не знаю. Ты какой-то безжизненный.
— …С похмелья, я думаю.
— Какие у нас на сегодня планы?
— …Планы?
— Что мы собираемся делать?
— …Я не знаю.
— Пойдешь со мной на пляж?
— …На пляж? Нет. Нет. Не думаю. Я… я уезжаю.
Трой встал, довольно медленно повернулся и пошел через гостиную, в направлении хозяйской спальни. Он подергивался на ходу, по его походке чувствовалось, что координация у него нарушена.
— Куда ты уезжаешь? — требовательно спросил Майк. Трой не ответил. Майк пошел за ним в спальню. Трой достал из стенного шкафа чемодан и открыл его, положив на кровать Мэри. Потом подошел к бюро и стал выбирать вещи из верхнего ящика.
— Куда ты собираешься?
— Подальше отсюда.
— Почему?
— Пора мне убираться отсюда.
— Трой. Трой! Подожди минуту.
Трой положил стопку рубашек в чемодан и выпрямился.
— Ты не сможешь меня остановить.
— Что ты исправишь своим бегством?
— Ты не поймешь, Майк.
— Полагаю, что знаю больше, чем ты думаешь. Ты был пьян. И это была ее идея, не твоя. Он поймала тебя в ловушку.
Трой уставился на него. Отстраненность исчезла с его лица. Оно исказилось в мучительном мышечном спазме.
