— Отнюдь, — уверил я. — Последнее время вы говорите вполне прилично.
Мысленно я добавил, что когда он увлекается разговором, то не делает ошибок совсем.
— Спасибо. Я хочу, чтобы вы поняли, Сергей. Давайте все-таки разберемся в основах навязанного нам мироздания. Что послужило причиной массовой мутации — войны ли, истребившие часть генофонда, насыщенность ли среды обитания радионуклидами или химическими мутагенами, наркотики ли, а может быть, все-таки специфическая предледниковая активность Солнца, — сейчас совершенно не актуально. Бесспорно, это очень интересная, но увы, узкоспециальная проблема, по-настоящему человечество заинтересуется ею значительно позже, когда встанет вопрос о недопущении подобного в дальнейшем. Сейчас большинству людей неинтересно знать, откуда рядом с ними появился новый конкурентноспособный вид. Большинство просто-напросто хочет понять, что с ним делать.
— Обезвреживать, — сказал я.
— Ну да, ну да. Значит, все-таки резерваты?
— А вы что предлагаете?
— Я не предлагаю, — сказал Бойль. — Предлагают другие. И вы знаете, все эти предложения очень схожи. Раздавить — некоторые пишут: «Раздавить, как болотную гадину», — интересно, правда? — смешать с землей и все в таком роде. Разница в том, что одни надеются на полицию или армию, а другие предпочитают вольный отстрел. Вы что предпочитаете?
— На прошлой неделе в одном детском саду воспитательница убила одиннадцать детей, — хмуро сказал я. — Об этом сообщали. Заперлась с ними в комнате и резала одного за другим на глазах у остальных. Кухонным ножом. И затыкала детишкам рты, чтобы не кричали. Те, кто остались в живых, сейчас на лечении в неврологической клинике, двое до сих пор в коме. Когда полицейские высадили дверь, они не смогли заставить себя арестовать эту женщину. Они ее попросту застрелили, разнесли в клочья очередями из четырех стволов, тоже, кстати, на глазах у оставшихся детей. И я их не осуждаю.
— Я спрашиваю: какое решение предлагаете вы? — спросил Бойль.
— Изоляцию адаптантов от человеческого общества. Может быть, еще стерилизацию, не знаю. Но изоляцию — обязательно.
Бойль неприятно засмеялся.
— В резерватах?
— Естественно.
— С вами не согласятся те, кто не захотят, чтобы адаптанты их объедали. Или вы, может быть, считаете, что благодаря биотехнологиям с голодом на планете покончено раз и навсегда?
— Не считаю…
— Я тоже расскажу вам одну историю, — сказал Бойль. — Не далее как вчера утром толпа в самом буквальном смысле разорвала человека, который бежал по улице в трусах и в майке. Я это видел. По холодоустойчивости его, вероятно, приняли за адаптанта. Позже выяснилось, что этот человек страдал болезнью легких и закаливал себя в лечебных целях. Тем не менее он был убит, и я что-то не заметил, чтобы кто-нибудь из-за этого особенно терзался. А сегодняшнее гнуснейшее аутодафе в лесопарке?
— Только этого не надо, — возразил я. — Жгли дубоцефалы.
— Извините! Есть сколько угодно примеров того, как самые нормальные люди в подобных ситуациях ведут себя ничуть не лучше. Можно привести примеры, да только нужно ли?
— Не нужно, — сказал я. Я вспомнил Сашку. — Что вы хотите?
— Я хочу очень немногого, — сказал Бойль. — Я хочу, чтобы вы осознали, запомнили и никогда не забывали, что рассматривать нынешнюю стычку людей с адаптантами с точки зрения морали совершенно бессмысленно, как бессмысленно навешивать моральные ярлыки на любую борьбу видов за выживание. Моральным или аморальным было вымирание, ну скажем, шерстистых носорогов? У природы нет привычки оперировать моральными категориями. Мораль придумывают люди для оправдания своих поступков…
— Вот как?
— Или бездействия, — закончил Бойль.
— Опять нас учат! — с неожиданной злостью сказал Георгий Юрьевич. — И опять заграница. У самих кровь и грязь, а они учат. Сережа, ты скажи ему, чтоб он ушел… Не могу я…
Я сделал ему знак замолчать.
— Значит, шерстистые носороги? Так? Вы уж не стесняйтесь, пожалуйста. Может быть, даже трилобиты?
— Вы зря сердитесь, Сергей, это у вас человеческое. Попробуйте как-нибудь взглянуть на человечество со стороны, это бывает полезно для понимания. Очень интересная штука — человечество со стороны.
— Я не хочу со стороны, — угрюмо сказал я. — Я — внутри. Вы лучше скажите мне и вот Георгию Юрьевичу, чем все это кончится? Что говорит наука?
— Кому?
— Ну, не нам же…
— Наука говорит, что человечеству предстоят тяжелые времена в борьбе за выживание, — сказал Бойль. — И только. Поймите же наконец, что наука не способна предвидеть результат этой борьбы. Она может только приблизительно предсказать срок, в течение которого должно решиться, какой вид двуногих прямоходящих будет главенствовать на планете. Это не очень большой срок, порядка нескольких лет, не более. У вас мало времени.
— У вас? — мстительно спросил я.
Бойль наклонил голову так, что не стало видно морщин. Костлявыми пальцами помассировал дряблую шею.
— Я уже старик…
— А дальше? — спросил я.
— Может быть, человечество выиграет эту борьбу, — сказал Бойль. — Но мы не знаем, какое это будет человечество. Мы уже сейчас в среднем ниже по уровню интеллекта, чем были еще сотню лет назад. Кроме того, не так-то это легко для большинства людей — убивать, даже зная, что уничтожаешь врага, что иначе он уничтожит тебя, — но у врага-то те же две руки, две ноги, лицо, иногда остатки речи… Очень уж он похож на человека, этот враг, вряд ли его уничтожение оставит человечество таким, каким оно было. Может быть, люди проиграют. И тогда закат нашей цивилизации произойдет сравнительно тихо, скорее всего без тотальных ядерных войн и прочих шумовых эффектов. Просто одна большая трагедия рассыплется на множество трагедий индивидуальных и еще один вид сойдет в историю, как сошли до него пятьсот миллионов других видов. Полет человечества прервется, но это будет не как взрыв, Сергей, люди зря этого боятся. Это будет как мягкая посадка…
— Мягкая посадка, — пробормотал я. Хотелось выругаться.
— Серега, — простонал сосед, — я не могу, пусть он уйдет… Серега, я же тебя просил: налей…
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Бойль, мастеря углами запавшего рта британскую улыбочку. — Сергей, вы обещали меня отвезти…
— Конечно, — сказал я. — Пойдемте.
— Д-дорога, — с натугой произнес Георгий Юрьевич. — С-катертью… — Голова его клонилась к рукам, сложенным на столе. Я встряхнул его за плечи и, наклонившись к самому уху, попросил не уходить из квартиры до тех пор, пока я не вернусь, и присмотреть за Дарьей. Он промычал что-то насчет того, чтобы я не беспокоился.
Одеваясь, я проверил оружие — «тарантул» был на месте, в кармане куртки, — и мы с Бойлем спустились по лестнице. Снаружи было морозно и тихо, в гаснущем небе понемногу проступали бледные городские звезды. Где-то стреляли, в частые одиночные выстрелы прихотливо вплетались короткие злые очереди, — но где-то далеко, почти на пороге слышимости. Мой «марлин» стоял на стоянке через квартал, я предложил было Бойлю подождать меня здесь, но он шел за мной как привязанный. Какой-то одинокий прохожий, увидев нас, остановился в нерешительности, а потом быстро юркнул в ближайший подъезд и забарабанил в запертую дверь.
