– Соседей Мухиной что-то не видно.
– Так она не живет сейчас здесь. И дом не сдает – кому сдашь? Она после замужества у мужа живет. Отец ее – Михайловский – приятелем большим мужа моего был, но тоже, увы, умер. А дочка его, Василиса, к мужу переехала.
Катя вспомнила парочку у музея и что о них говорила ей Мухина. Ну конечно же…
– Да, я в курсе, соседка вышла замуж за сына…
– О, такой брак удачный! – старушка одобрительно пошуршала курткой. – Мальчик из такой семьи был. Он и компаний этих шебутных чурался.
– А что за компании? – спросила Катя.
– Молодежь. Но это так давно было. Сейчас вон у Мухиной-то дочки уже сынок подрастает. Этот, что на мотоцикле тут тарахтел, ну, зять-то ее, непутевый совсем оказался, хотя и полицейский. А был такой заводила. Все девчонки по нему с ума сходили. Он к Василисе сначала подкатывался, ну, в смысле ухаживал – что я, не видела, что ли, как он тут ошивался, караулил ее? Но девушка с мозгами, сразу смекнула. Он ее не интересовал. Тогда он на дочку Мухиной переключился. Они сошлись, жили здесь у матери. Потом все равно все лопнуло. А почему вы спрашиваете?
– Я просто навожу справки, я сотрудник областного Главка, – сказала Катя многозначительно и уклончиво.
– Это все давно было, быльем поросло уже.
– Вы сказали – компания молодежи. А кто еще туда входил, кроме дочки Мухиной, Василисы и будущего зятя? Муж Василисы… его ведь Дмитрий зовут, да? Дмитрий Ларионов. – Катя вспомнила фамилию будущего счастливого отца. – Он…
– Нет, я же сказала. Это совсем другой круг. Это не уличная молодежь. Это золотая. Сливки.
– Сливки общества?
– Городская закваска, – старуха усмехнулась, щегольнув вставными зубами. – Из тех горластых девочек и мальчиков на мотоциклах и на этих, как их… скутерах, роликах я никого не помню. Кто уехал, кто уже своих в коляске возит. Они все взрослые люди сейчас.
– Может, вспомните кого-то из подруг Аллы Мухиной и ее дочери, кто к ней приходил?
– У Аллы подруг нет, – сказала соседка. – И это всегда меня удивляло. Ну, работа, наверное, такая. Не располагает к бабьему трепу. Да и у ее дочки я что-то не припомню – так я же говорю, это уличная молодежь.
– А с Василисой, соседкой, они были дружны?
– Ну да. Вроде. Она постарше. Но они все учились в одной школе. И соседи. Но дружба девчонок… Знаете, они в детстве порой дрались даже.
– Дрались? Из-за чего?
– Из-за чего дерутся десятилетняя девчонка с двенадцатилетней? Почем я знаю? Игрушку не поделили, потом косметику. Но все всегда кончалось миром. И к сыну моему, Эразмчику, они обе всегда очень хорошо относились. Даже присматривали за ним, когда я просила. Добрые девчонки, хоть и озорные были.
– Эразмчик… Эразм…
– Эразм Роттердамский. Мой муж так сына в честь него назвал. Мы же не знали сначала, что он у нас…
Какое-то время они шли по улице молча.
– Из той компании уличной дочку Мухиной никто из парней из-за фамилии не дразнил? – спросила Катя. – Мухой ее не называли?
– Я не знаю.
– А Василиса в детстве ее не дразнила?
– Нет, я же говорю – добрые девочки. Ничего такого я не слышала никогда.
– А саму Аллу Викторовну Мухой в городе не называют? – осторожно спросила Катя.
– Нет… то есть… ну, она же полицейский. Что вы хотите узнать от меня?
– Я подумала – городок тесный, все друг друга знают, у жителей могут быть прозвища, – сказала Катя. – Так называют или нет?
– Нет, то есть иногда… случается, я слышала. Но это так, в шутку. Это не по злобе.
– А от кого вы слышали?
– Я уж и не помню, – старушка дала понять, что не скажет плохого про соседей-горожан. – Вот мы и пришли.
Катя подняла глаза. Они стояли на углу площади, у дверей «Французской пекарни» – той самой, где…
– Вы здесь работаете, Надежда Павловна?
– Да. А вы разве не поэтому меня расспрашивали всю дорогу? – старуха постучала в дверь.
– Мы сегодня вообще-то закрыты, – сообщила она. – Решили – пусть будет санитарный день. А то вчера все покупатели только и спрашивали о… вы сами знаете о ком.
Дверь пекарни осторожно приоткрылась, пахнуло хлебом, корицей и кофе – устоявшийся вкусный аромат.
– Это из полиции, меня от самого дома проводила, – сообщила старуха продавщице и ее совсем юной помощнице.
– Тетя Надя, ну как же вы…
– А что я могу, если вопросы задают? – старуха оглянулась на вошедшую в пекарню Катю.
Не хотела, а пришла…
Ноги сами… нет, свидетельница привела…
Соседка живет в доме напротив Мухиной и работает в пекарне, где трудилась четвертая жертва убийцы Наталья Демьянова.
Это ли не совпадение? Не случайность?
Катя лихорадочно припоминала, что она слышала о Демьяновой – в отделе, у дежурной части, от Мухиной. Сведения скудные, но все же…
– Вы здесь убираетесь? – спросила она старуху.
– Убираюсь. Видите, как жизнь нас расплющила, старых грымз, – старуха сняла клетчатую шляпку и куртку. – Когда-то и мы с мужем жили неплохо, машину купили, отдыхать ездили. А сейчас я каждую копейку считаю. Как мне сына-инвалида содержать, лекарства и ему, и себе покупать, если не работать?
– В тот вечер, когда пропала Наталья Демьянова, вы тоже убирались в пекарне?
– Нет. Не мой день был.
– А вы работали в тот день? – Катя обернулась к продавщице и юной напарнице.
– Я нет, – ответила продавщица. – Наташа, моя сменщица, мы на пару через день.
– Я работала с ней до восьми, – пискнула помощница. – Потом меня тетя Наташа отпустила домой. Мы все убрали до этого. Она сказала, что сама закроет и сдаст магазин на сигнализацию. Так часто и раньше бывало.
– В течение дня много было покупателей? – спросила Катя.
– Сейчас вообще покупателей немного, – ответила помощница. – В тот день было как обычно. Ни больше ни меньше.
– Алла Мухина к вам часто заходит за хлебом?
– Кто?
– Алла, соседка моя, начальница полиции, – пояснила девушке старуха. – Нет, она к нам редко заглядывает.
– Но есть у вас постоянные покупатели?
– Да полгорода! – продавщица за прилавком всплеснула полными руками. – Только сейчас с деньгами туго. Не жируют особо. Молодежь забегает за кофе. С базы – тоже за «кофе с собой». Риелторы часто заходят – у них офис рядом. Из зубной клиники – оба дантиста и медсестры.
– Это правда, что у Натальи Демьяновой был роман с хозяином вашей пекарни? – спросила Катя.
