Остаток дня и вечер Клей провел в Атланте, где
его никто не знал.
* * *
За годы работы в БГЗ Клею сотни раз
приходилось проводить предварительные беседы со своими подзащитными, почти
всегда в тюрьме. Труднее всего было начинать: его клиенты, почти сплошь черные,
проявляли осторожность, потому что не знали, что можно, а чего нельзя говорить
адвокату. Помогала лишь информация, которую удавалось добыть на стороне.
Выудить у клиента факты, подробности о вменяемом ему преступлении и
приблизиться к истине во время первого свидания получалось редко.
Теперь по иронии судьбы Клей в качестве белого
обвиняемого шел на встречу с… черным адвокатом. И Заку Бэттлу за семьсот
пятьдесят долларов в час следовало уметь воспринимать информацию быстро, потому
что Клей не собирался увиливать, колебаться и тянуть канитель на этом этапе.
Его адвокат узнает всю правду сразу – успевай только записывать.
Но Бэттлу хотелось поболтать. Когда-то,
задолго до того, как он остепенился и стал крупнейшим в округе Колумбия
адвокатом по уголовным делам, они с Джарретом выпивали вместе. О, сколько всего
он мог рассказать о Джаррете Картере!
Очень мило, но не за семьсот пятьдесят
долларов в час, хотелось сказать Клею. Остановите часы – тогда можем болтать до
бесконечности.
Окна кабинета Бэттла выходили на Лафайет-парк,
вдали виднелся Белый дом. Он вспомнил, как однажды вечером они с Джарретом
надрались и решили пображничать в этом самом парке с бездомными пьяницами. Копы
выследили их, хотя они и оделись в какие-то лохмотья, арестовали, и им пришлось
употребить все свои банковские возможности, чтобы избежать огласки. Клей
рассмеялся, поскольку собеседник ждал от него именно такой реакции.
Бросив пить, Бэттл начал курить трубку, его
захламленный грязный кабинет насквозь пропитался застарелым запахом табачного
дыма. «Как поживает ваш отец?» Ему очень хотелось это узнать. Клей широкими
мазками набросал грандиозную и почти романтическую картину жизни Джаррета на
его «Летучем голландце».
Когда удалось наконец перейти к делу, он
изложил историю своего участия в иске по дилофту, начав со знакомства с Максом
Пейсом и закончив визитом агентов ФБР. О тарване он не упомянул, но, если бы
понадобилось, рассказал бы и об этом. К его удивлению, Бэттл не делал никаких
записей. Просто слушал, хмурясь и куря трубку, порой глубоко задумывался, глядя
в сторону, но понять, о чем именно, было решительно невозможно.
– Этот украденный доклад, который был у Макса
Пейса… – сказал он, сделал паузу, выпустил дым и продолжил: – Вы уже
располагали им, когда продавали акции и заводили дело?
– Разумеется. Должен же я был быть уверен, что
смогу доказать ответственность фармацевтической компании, если дело дойдет до
суда.
– Тогда вы виновны: это использование
конфиденциальной информации в жульнических целях. Пять лет в каталажке. Только
скажите мне, как федералы смогут это доказать?
Когда замершее сердце Клея снова начало
биться, он предположил:
– Ну, наверное, Макс Пейс может им рассказать.
– Кто еще знал о докладе?
– Пэттон Френч, вероятно, еще один-два из его
парней.
– Френчу известно, что доклад был у вас до
того, как вы завели дело?
– Не знаю. Я ни разу не говорил ему, когда
именно получил доклад.
– Значит, Макс Пейс – единственный, кто может
вас выдать.
История была проста. Клей подготовил иск по
дилофту, но не хотел регистрировать его, пока Пейс не предоставит ему надежных
доказательств. Они даже несколько раз поссорились из-за этого. Наконец в один
прекрасный день Пейс явился с двумя пухлыми папками, бросил их на стол и
сказал: «Вот, но получили вы это не от меня». И тут же ушел. Клей просмотрел
материалы, потом попросил университетского приятеля высказать свое экспертное
мнение. Приятель – известный врач из Балтимора.
– А этому врачу можно доверять? – спросил
Бэттл.
Клей не успел раскрыть рот, как Бэттл помог
ему с ответом:
– Это самый важный момент, Клей. Если
федералам неизвестно, что вы уже располагали секретным докладом, когда продавали
акции, они не смогут привлечь вас за мошенничество. У них, разумеется, есть
сведения о ваших биржевых операциях, но самого по себе этого недостаточно. Они
обязаны доказать, что вы к тому времени располагали секретной информацией.
– Может, мне поговорить со своим балтиморским
приятелем?
– Нет. Если федералы о нем знают, телефоны
могут прослушиваться. Тогда вы отправитесь в тюрьму не на пять, а на семь лет.
– Ради Бога, перестаньте это повторять.
– А если федералам о нем неизвестно, то вы
можете сами их к нему привести. Возможно, за вами следят. Вероятно, записывают
ваши телефонные разговоры. Я бы закопал этот доклад и стер все относящиеся к
нему файлы на тот случай, если будет выписан ордер на изъятие документов. А
также молился бы, чтобы Макс Пейс оказался мертв или прятался где-нибудь в
Европе.
– Что-нибудь еще? – Клей готов был начать
молиться уже сейчас.
– Поезжайте к Пэттону Френчу и убедитесь, что
в отношении доклада ниточки не ведут к вам. Судя по всему, дело о дилофте еще
только начинается.
– Вот и они так сказали.
* * *
Обратный адрес был адресом тюрьмы. Хотя многие
бывшие клиенты Клея сидели, человека по имени Пол Уотсон он припомнить не мог.
В конверте лежал один-единственный листок. Текст был аккуратно набран на
компьютере.
Уважаемый мистер Картер!
Вероятно, Вы помните меня как Текилу Уотсона.
Я сменил имя, поскольку прежнее мне теперь не подходит. Я каждый день читаю
Библию и больше всего люблю апостола Павла, поэтому и взял его имя, на что
получил официальное разрешение.
Не могли бы Вы оказать мне услугу? Если у Вас
есть возможность связаться с семьей Пампкина, пожалуйста, передайте им, что я
очень сожалею о случившемся. Я молился Богу, и Он простил меня. Мне стало бы гораздо
легче, если бы и семья Пампкина могла меня простить. Мне все еще не верится,
что я мог вот так просто убить его. Мне кажется, что это не я стрелял, а
вселившийся в меня дьявол. Но мне все равно нет оправданий.
Я по– прежнему не употребляю наркотиков. Здесь
в тюрьме этого добра полно, но Господь хранит меня от искушения.
Было бы здорово, если бы Вы мне написали.
Нельзя сказать, что я получаю много писем. Мне жаль, что Вы перестали быть моим
адвокатом: вы казались мне очень уравновешенным человеком.
