Мимо прошли две женщины лет сорока, с
рюкзаками за спиной и рыболовными снастями. У них был такой же усталый вид, как
у других рыбаков, и они были такими же загорелыми. Одна чуть полноватая, другая
вполне стройная, но Джаррет обеих проводил одинаково заинтересованным взглядом,
пока те не скрылись из виду. Этот взгляд казался почти нескромным.
– У тебя все еще есть то кооперативное жилье?
– спросил Клей. Он побывал в запущенной двухкомнатной квартирке, расположенной
в доме на дальнем берегу бухты, в свой прошлый приезд.
– Да, но теперь я живу на яхте. Хозяин бывает
редко, так что я здесь поселился. В каюте найдется диван и для тебя.
– Ты живешь на этой яхте?
– Ну да. Здесь просторно, есть кондиционер. И
большую часть времени никого, кроме меня, не бывает.
Глядя на новую группу ковыляющих мимо рыбаков,
Картеры продолжали потягивать пиво.
– Меня зафрахтовали на завтра, – сообщил
Джаррет. – Хочешь присоединиться?
– А что еще мне здесь делать?
– Какие-то клоуны с Уолл-стрит хотят выйти в
море аж в семь утра.
– Забавно.
– Я проголодался. – Джаррет вскочил и швырнул
пустую банку в мусорную корзину. – Пошли.
Идя по пирсу, они миновали несколько десятков
яхт самых разных моделей. На многих ужинали. Капитаны-рыболовы пили пиво и
отдыхали. Почти каждый, завидев Джаррета, выкрикивал какое-нибудь приветствие,
тот коротко всем отвечал. Он по-прежнему был босиком. Идя на шаг позади, Клей
думал: «И это мой отец, великий Джаррет Картер, – босой портовый пьянчуга в
вылинявших шортах и расстегнутой рубашке, король здешней бухты. А в сущности,
несчастный человек».
В баре «Голубой плавник» было тесно и шумно.
Джаррет, судя по всему, знал здесь всех. Не успели они найти два свободных
стула, как бармен уже поставил перед ними высокие стаканы с ромовым пуншем.
– Твое здоровье, – сказал Джаррет и,
чокнувшись с Клеем, одним глотком выпил полстакана. Потом он вступил в долгий
серьезный разговор с капитаном рыболовецкой шхуны, забыв на время о Клее, что
вполне того устраивало. Покончив с первым стаканом, Джаррет крикнул, чтобы
принесли второй. Потом еще один.
За большим столом в углу бара затевался
какой-то праздник. Блюда с омарами, крабами и креветками уже были на столе.
Джаррет жестом велел Клею следовать за ним, отец и сын заняли места среди
полудюжины других посетителей. Музыка играла громко, но голоса звучали еще
громче. Все участники застолья, руководимые Джарретом, изо всех сил старались
напиться.
Соседом Клея справа оказался моряк, пожилой
хиппи, утверждавший, будто в свое время сжег призывное свидетельство, чтобы не
служить во Вьетнаме. Он отвергал все идеи демократов, в том числе касающиеся
занятости и налогов с доходов.
– Я слоняюсь по Карибам уже тридцать лет, –
хвастался он, набив рот креветками. – А фэбээровцы понятия не имеют о том, что
я существую!
Клей подозревал, что фэбээровцам наплевать,
существует ли этот человек, равно как и все остальные неудачники, с которыми он
сейчас бражничал. Матросы, капитаны шхун, профессиональные рыбаки – все они в
свое время от чего-то бежали: от алиментов, налогов, судебных преследований,
последствий неудачных деловых операций. Они мнили себя бунтарями,
нонконформистами, вольнолюбцами – эдакими современными пиратами, слишком
независимыми, чтобы подчиняться каким бы то ни было правилам.
Летом предыдущего года на Абако обрушился
мощный ураган, и капитан Флойд, самый громогласный мужчина за столом, поведал,
как до сих пор воюет со страховой компанией. Это породило лавину историй об
урагане, что, разумеется, повлекло новый раунд пуншевых возлияний. Клей вовремя
остановился, его отец – нет. Джаррет говорил все громче, пил все больше, как,
впрочем, и остальные.
Через два часа с едой было покончено, но не с
питьем. Теперь официант таскал ром кувшинами, и Клей решил под шумок исчезнуть.
Он незаметно выскользнул из-за стола, а потом и из «Голубого плавника».
На тихий семейный ужин это совсем не походило.
* * *
Он проснулся в темноте оттого, что отец громко
топал за дверью каюты, насвистывал и даже напевал какой-то мотивчик, отдаленно
напоминавший песенку Боба Марли.
– Вставай! – вопил Джаррет. Яхта раскачивалась
не столько от волн, сколько от яростной атаки Джаррета на новый день.
Клей еще немного полежал на коротком и узком
топчане, пытаясь собраться с мыслями и вспоминая легенду о Джаррете Картере.
Тот всегда являлся в контору до шести утра, часто к пяти, а порой и к четырем.
И так шесть дней в неделю, иногда и все семь. Он пропустил большую часть бейсбольных
и футбольных матчей, в которых участвовал Клей, просто потому, что был занят по
горло. Его никогда не видели дома до наступления темноты, а бывало, он и вовсе
не возвращался. Когда Клей повзрослел и стал работать в отцовской фирме,
Джаррет славился тем, что безжалостно заваливал делами молодых помощников.
После того как рухнул его брак, он вообще стал спать в офисе, иногда даже один.
Невзирая на все свои дурные привычки, Джаррет неизменно сам открывал дверь,
поспевая на звонок раньше других. Он и тогда был не дурак выпить, но всегда мог
остановиться, если пьянство мешало работе.
В дни своей славы отец мог не спать сутками;
судя по всему, привычка сохранилась. Старик пронесся мимо дивана с громкой
песней, распространяя вокруг свежий аромат геля для душа и дешевого лосьона.
– Пора в путь! – крикнул он.
О завтраке никто даже не заикнулся. Клею
удалось лишь недолго поплескаться в птичьей ванночке, носившей гордое название
душа. Он не страдал клаустрофобией, но от мысли, что можно постоянно жить в
такой тесноте, у него закружилась голова. Небо оказалось покрыто облаками,
воздух уже нагрелся. Джаррет стоял на мостике, слушал радио и хмуро поглядывал
вверх.
– Плохие новости, – сообщил он.
– Что случилось?
– Надвигается сильный шторм. Обещают проливные
дожди на весь день.
– А который теперь час?
– Половина седьмого.
– Когда ты вчера вернулся?
– Ты напоминаешь мне свою мать. Кофе – вон
там.
Клей налил себе чашку крепкого кофе и
устроился рядом со штурвалом.
