– Эти ребята появлялись на моем горизонте
несколько раз. – Клей и Мэл шли вдоль Зеркального пруда с южной стороны. Клей
не собирался темнить. – Мэл, я знаю, как работают эти ребята. Они любят давить
на свидетелей, прослушивать телефоны, собирать информацию с помощью всяких
электронных штучек. Тебя просили надеть на себя микрофон?
– Да.
– И?
– Я послал их к черту.
– Спасибо.
– Клей, у меня очень хороший адвокат. Я
рассказал ему все. По его мнению, ко мне претензий быть не может, поскольку я
не проводил никаких операций с акциями. Ты, как я понимаю, проводил и наверняка
теперь жалеешь об этом. Я получил доступ к конфиденциальной информации, но не
воспользовался ею, так что я чист. Однако беда грянет, если мне придется
отвечать на вопросы Большого жюри.
Дело еще не было передано в Большое жюри, но
адвокат у Мэла, видимо, действительно был опытный. Первый раз за последние
четыре часа Клей вздохнул свободнее.
– Продолжай, – осторожно сказал он. Из-за
темных солнцезащитных очков он пристально следил за всеми, кто оказывался
поблизости, руки были глубоко засунуты в карманы джинсов. Впрочем, если Мэл все
рассказал федералам, зачем им подслушивать?
– Главный вопрос заключается в том, как они на
меня вышли. Я никому не говорил, что читал этот доклад. Кто им сказал?
– Никто, Мэл.
– Трудно поверить.
– Клянусь. Зачем мне было кому-нибудь об этом
говорить?
Они задержались на минуту, пропуская машины,
идущие по Семнадцатой. Снова двинувшись в путь, взяли немного вправо, подальше
от толпы. Мэл почти шепотом продолжал:
– Если я дам ложные показания перед Большим
жюри, им придется попотеть, чтобы доказать твою вину. Но если меня уличат во
лжи, то я сам попаду за решетку. Кто еще знает, что я видел доклад? – снова
спросил он.
Клей окончательно убедился, что никаких
микрофонов на приятеле нет и никто их не слушает. Мэл не стремился выжать из
Клея информацию, он просто хотел, чтобы его успокоили.
– Мэл, твое имя нигде не фигурировало, –
твердо сказал Клей. – Я передал тебе доклад… Ты ведь не делал копий, так?
– Так.
– Ты отдал мне его обратно. Я просмотрел, там
не было ни одной твоей пометки. Мы с тобой просто несколько раз переговорили по
телефону. Все свои суждения ты высказал исключительно устно.
– А как насчет других адвокатов, замешанных в
деле?
– Доклад видели всего несколько человек. Они
знают, что он был у меня до того, как я завел дело, знают, что меня
консультировал врач, но понятия не имеют кто.
– Федералы могут заставить их
свидетельствовать, что ты был знаком с докладом до того, как сыграл на
понижение?
– Нет. Они могут попытаться, но эти люди –
адвокаты, причем опытные адвокаты, Мэл. Их нелегко запугать. Сами они не
сделали ничего плохого, к операциям с акциями отношения не имеют, так что они
ничего не скажут. Здесь я надежно защищен.
– Ты в этом уверен? – с большим сомнением
спросил Мэл.
– Абсолютно.
– Так что мне делать?
– Слушаться своего адвоката. Есть реальный
шанс, что дело вообще не дойдет до Большого жюри. – Это было скорее
заклинанием, чем фактом. – Если ты проявишь твердость, вероятно, все
рассосется.
Некоторое время они шли молча. Колонна
Вашингтона становилась все ближе.
– Если я получу повестку, – медленно произнес
Мэл, – мне, пожалуй, снова нужно будет с тобой переговорить.
– Разумеется.
– Клей, я не собираюсь из-за этого садиться в
тюрьму.
– Я тоже.
Они остановились в толпе, собравшейся возле
памятника. Спеллинг сказал:
– Я исчезаю. До встречи. Хотя лучше бы тебе не
иметь от меня новостей, они могут быть только плохими. – С этими словами он
смешался с группой старшеклассников и исчез.
* * *
Накануне открытия слушаний во Флагстафе в
здании окружного суда, носившем имя некоего Коконино, царило относительное
спокойствие. Все занимались обычными делами, ничто не предвещало исторического
конфликта с далеко идущими последствиями, которому было суждено разыграться
здесь на следующий день. Шла вторая неделя сентября, но столбик термометра
дополз до ста пяти градусов
[16].
Побродив по центру города, Клей и Оскар
вздохнули с облегчением, оказавшись наконец под сенью кондиционера.
В одном из залов шло совещание суда с
адвокатами сторон, и вот здесь-то атмосфера оказалась весьма накаленной. Ложа
присяжных пока пустовала, отбор жюри должен был начаться на следующее утро
ровно в девять. Одну сторону арены занимал Дейл Мунихэм со своей командой. Орда
«Гофмана» во главе с легендарным адвокатом из Лос-Анджелеса Роджером Реддингом
оккупировала другое крыло. Роджера Реддинга называли Роджером-Ракетой за то,
что он умел поражать противника молниеносно и смертельно. А еще его прозвали
Роджером-Шельмой за то, что ездил по всей стране, сражался с самыми знаменитыми
адвокатами и хитроумно добивался баснословных вердиктов.
Клей и Оскар заняли места среди прочих
зрителей, которых для всего лишь предварительных слушаний собралось необычно
много. На Уолл-стрит намеревались пристально следить за процессом. В финансовых
изданиях это дело обещало стать темой номер один на предстоящие дни. Ну и,
разумеется, стервятники вроде Клея проявляли к нему огромный интерес. Два
передних ряда занимали корпоративные клоны – человек двенадцать одинаково
одетых нервных мужчин, несомненно, из компании «Гофман».
Мунихэм метался по залу, как бык в загоне,
рявкая то на судью, то на Роджера. Голос у него был низкий, глубокий, а
интонация – всегда сварливая. Он был закаленным бойцом. Его хромота то
появлялась, то исчезала. Он то брал в руки трость, то забывал о ней.
