Теперь, глядя на поле, я задумался, а не совершил ли ошибку? Всё тут было слишком обыденным. Стоял тихий солнечный день, и поле было не таким, каким я его помнил. Мысленно я рисовал себе лицо Кайовы и его улыбку, но воспоминания вызвали лишь неловкость.
За моей спиной раздался смешок Кэтлин — переводчик показывал ей фокусы.
Порхали птицы и бабочки, тихо шелестела трава. Где-то под землей, без сомнения, еще лежали свидетельства нашего пребывания тут: фляжки и бандольеры, миски и ложки. Это маленькое поле, думал я, столько всего поглотило. Моего лучшего друга. Мою гордость. Мою веру в себя как в человека с толикой собственного достоинства и мужества. А ведь тогда я ничего не испытывал. Вообще ничего. После той страшной ночи я утратил нечто очень важное, лишился иллюзий; все юношеские устремления и надежды засосало в грязь. Прошли годы, но я не стал прежним, я изменился навсегда. Я редко чувствую грусть, жалость или страсть. И причина всего — в этом поле. Здесь я умер и родился вновь, уже совсем другим. Двадцать лет это поле служило для меня воплощением всех ужасов и пошлости, которые мне довелось пережить во Вьетнаме.
Ныне оно предстало передо мной таким, каким было в реальности. Унылым, ничем не примечательным клочком земли. Я спустился к реке, стараясь отыскать особые приметы, но узнал лишь небольшой холмик, где тем вечером устроил себе командный пост Джимми Кросс. И всё. Некоторое время я смотрел, как два старых крестьянина трудятся под палящим солнцем. Я сделал еще три или четыре снимка, помахал крестьянам, затем повернулся и пошел назад к джипу.
Кэтлин чуть заметно кивнула.
— Надеюсь, ты хорошо провел время, — сказала она.
— Да.
— Теперь нам можно поехать?
— Через минуту, — произнес я. — Потерпи еще немного.
В багажнике джипа я нашел небольшой матерчатый сверток, который привез из Штатов.
Глаза Кэтлин сузились.
— Это еще что?
— Вещи, — ответил я.
Она вновь глянула на сверток, потом выпрыгнула из джипа и пошла за мной в поле. Мы миновали командный пост Джимми Кросса, то место, где ушел под вязкую жижу Кайова, и выбрались к реке. Я снял кроссовки и носки.
— Ладно, о’кей, — сказала Кэтлин. — Что тут происходит?
— Окунусь по-быстрому.
— Где?
— Прямо тут, — ответил я. — Стой, где стоишь.
Она смотрела, как я разворачиваю сверток. Внутри были старые мокасины Кайовы.
Я разделся до трусов, снял часы и зашел в реку. Вода была теплой, и я сразу узнал ощущение жирного, податливого илистого дна. Река тут была дюймов восемь глубиной.
Кэтлин как будто нервничала. Прищурившись, она внимательно следила за мной, потом вдруг невольно всплеснула руками.
— Послушай, это глупо. Тут даже окунуться негде. Как ты там собираешься плавать?
— Уж как-нибудь.
— Но это же не… черт, это же даже не вода, это жижа какая-то!
Зажав нос, она смотрела, как я захожу в илистую воду по колено. Приблизительно тут, решил я, Митчелл Сандерс нашел рюкзак Кайовы. Я опустился — сначала на корточки, потом сел. И снова пришло то ощущение узнавания. Вода дошла мне до середины груди — зеленовато-бурая, почти горячая. По поверхности скользили водомерки. Прямо тут, как раз тут, подумал я. Подавшись вперед, я воткнул мокасины в мягкий ил на дне, дал им выскользнуть из руки. Со дна на поверхность поднялись пузырьки. Я пытался подобрать уместные слова, что-нибудь значительное и проникновенное, но на ум ничего не шло.
Я глянул на поле.
— Ну, — наконец выдавил я. — Вот оно как.
Собственный голос меня удивил: из горла у меня вылетел какой-то хриплый, скрипучий звук, полный эмоций, о которых я даже не подозревал. Я хотел сказать Кайове, что он был отличным другом, лучшим на свете, но сумел лишь ударить по воде кулаком.
От яркого солнца хотелось зажмуриться. Минуло двадцать лет, а мнилось, будто это было вчера. Или никогда. Вероятно, в тот день частичка меня утонула вместе с Кайовой, но сейчас, два десятилетия спустя, почти выбралась. Жаркий полдень, ласковое августовское солнце, и война позади. Несколько мгновений я не мог заставить себя пошевелиться. Так бывает, когда просыпаешься от летней дремы, чувствуешь себя ленивым и вялым, и мир понемногу формируется вокруг тебя.
В пятидесяти метрах от меня на насыпи стоял старый крестьянин и смотрел на меня. Лицо у него было темным и серьезным. Пока мы, не шевелясь, глядели друг на друга, я ощутил, как что-то в моем сердце закрывается, а что-то другое распахивается. На секунду я задумался, не подойдет ли старик, чтобы обменяться со мной парой военных баек, но он только схватил лопату и поднял над головой, и какое-то время держал так торжественно и мрачно, словно это флаг, затем опустил лопату, сказал что-то своему товарищу и начал копать сухую, неподатливую землю.
Встав, я вышел из воды.
— Ну и перепачкался же ты, — промолвила Кэтлин. — На тебе столько грязи… Ты как… Вот подожди, маме скажу, она, наверное, тебя в гараж спать отправит.
— Ты права, — ответил я. — Лучше не говори.
Надев кроссовки, я взял за руку дочь и повел ее через поле к джипу. От земли волнами поднимался жар.
У самого джипа Кэтлин повернулась и окинула взором поле.
— Тот старик на тебя злится?
— Надеюсь, что нет.
— А выглядит так, будто злится.
— Нет, — сказал я. — С этим покончено.
Призраки врага
Я дважды был ранен. В первый раз меня зацепило под Трибинем: тогда меня отбросило к стене пагоды, я отлетел от нее, развернулся и в конечном итоге очутился на коленях у Крыса Кайли. Мне повезло, ведь Крыс был санитаром. Он наложил мне повязку и велел не шевелиться, а после побежал туда, где кипело сражение.
Долгое время я лежал совершенно один, слушая шум схватки и думая: «Меня подстрелили, меня подстрелили!» Пожалуй, в детстве я видел слишком много фильмов с Джином Отри
[37]. Я бы даже улыбнулся, вот только мне пришло в голову, что я могу умереть. По большей части это был просто страх, но я чувствовал себя как-то странно: то ли меня подташнивало, то ли я куда-то уплывал, а затем у меня возникло ощущение, что я тону, уши заложило, точно я ушел под воду. Слава Богу, Крыс Кайли не забывал обо мне. Время от времени, наверное, раза четыре в общей сложности, он прибегал проверить, как я. А ведь это требовало смелости. Бой шел беспорядочный, ребята носились и палили наугад, перегруппировывались и снова куда-то мчались, грохотали выстрелы, рвались снаряды, но Крыса Кайли это не пугало.
— Не паникуй, — говорил он мне, — просто дырка в боку. Пуля по касательной прошла… Пустяки, если нет беременности.
