– Здесь, – живо отозвались из темноты голоса; к автомобилю с саквояжем в руке подошел доктор Берер. Два врача стояли в свете фонарей лицом к лицу, позабыв о взаимной неприязни.
– Один Бог знает, сколько их еще окажется, – сказал доктор Джанни. – Я сейчас возьму у себя перевязочный материал, йод и другие лекарства. Переломов будет много… – И попросил, повысив голос: – Кто-нибудь принесите мне ведро для медикаментов.
– Пойду начинать, – сказал доктор Берер. – В больницу еще с десяток приковыляло.
– Какие приняты меры? – спросил доктор Джанни тех, кто вошел с ним в аптеку. – С Бирмингемом и Монтгомери связались?
– Телефонные провода сорваны – отправили телеграммы.
– Хорошо. Поезжайте кто-нибудь за доктором Коэном в Уэталлу и скажите всем, у кого есть машины, пусть едут по Уиллардскому шоссе до конца, а оттуда проселком на Корсику. На перекрестке у лавки для негров не осталось ни одного дома. Я обогнал множество людей, все покалеченные, но у меня в машине больше не было места. – Разговаривая, он бросал на одеяло бинты, карболку, лекарства. – Я думал, у меня всего этого гораздо больше. Постойте! – закричал он. – Пусть кто-нибудь едет в лощину, где живут Вулли. Ехать надо прямо по полю, дорогу завалило. Эй вы, в фуражке, кажется, Эд Дженкс?
– Да, док.
– Видите, что у меня здесь. Забирайте с полок остальное и тащите через дорогу. Ясно?
– Да, док.
Когда доктор вышел на улицу, пострадавшие уже текли в город непрерывным потоком: женщина пешком с тяжелораненым ребенком на руках; телега, полная завывающих негров, возбужденные мужчины, невольно сеющие панику своими рассказами; неразбериха, шум, беспорядок все усиливались во тьме ночи, слабо освещенной фонарями. Из Бирмингема прикатил на мотоцикле облепленный грязью репортер, – колеса приминали упавшие провода и сломанные сучья; прогудела сирена полицейской машины из Купера, городка в тридцати милях от Бендинга.
Уже целая толпа напирала на двери старенькой больницы, стоявшей три месяца на замке из-за отсутствия пациентов. Доктор протиснулся сквозь толчею белеющих лиц и водворился в ближайшей палате, благодаря судьбу за пустующий ряд старых железных коек. Доктор Берер уже оказывал помощь в перевязочной через коридор.
– Достаньте мне полдюжины фонарей, – потребовал доктор Джанни.
– Доктор Берер просит йоду и пластырь.
– Возьмите. А ты, Шинки, стань у дверей, пускай только с носилками. И сбегайте кто-нибудь в лавку, может, там есть свечи.
Улица за окном галдела: кричали женщины, добровольцы пытались расчистить дорогу, давая противоречивые указания, – нервное, напряженное многоголосье людей, поднявшихся на борьбу со стихией. К полуночи прибыли бригады Красного Креста. Но пятеро врачей в больнице – троих привезли еще в самом начале из ближних деревень – давно потеряли представление о времени. Стали подвозить первых погибших: двадцать, двадцать пять, тридцать, сорок – счет быстро рос. Не нуждаясь больше ни в чем, они терпеливо ждали – как и подобает простым землепашцам – в гараже за больницей; а раненые – их уже перевалило за сотню – все прибывали в больницу, рассчитанную на два десятка больных. Ураган постарался на совесть: ковыляли со сломанными ногами, ребрами, ключицами; у многих глубокие ссадины на спине, локтях, разодранные ушные раковины, веки, носы; ушибы от упавших балок, самые странные занозы в самых странных местах, один мужчина с содранным скальпом: жди теперь, когда вырастут волосы. Доктор знал в лицо всех, живых и мертвых, почти всех помнил и по имени.
– Волноваться больше нечего. Билли жив. Лежите смирно, дайте мне наложить повязку. Раненых с каждой минутой все больше, но такая темень, что их и не сразу найдешь. Все будет в порядке, миссис Оуки, это пустяки. Ив сейчас смажет йодом, и все пройдет… Ну а тут у нас что?
Два часа ночи. Старый доктор из Уэталлы не держится на ногах, его сменяет свеженький врач – из Монтгомери прибыло подкрепление. Тяжелый от йодоформа воздух наполнен непрерывным гомоном, обрывки фраз смутно доходят до сознания доктора, просачиваясь сквозь новые и новые слои усталости.
– …так и катит меня, так и катит. Ухватился было за куст, а его вырвало.
– Джеф! Где Джеф?
– …держу пари, эта свинья пролетела по воздуху тридцать ярдов.
– …в самое время остановил поезд. Пассажиры все выскочили, расчистили путь.
– Где Джеф?
– …Он говорит: спрячемся в погреб. А я ему – нет у нас никакого погреба.
– Нет носилок, так возьмите двери, которые полегче.
– …Пять секунд? Пять минут – больше похоже.
В какой-то момент он услыхал, что Джина и Розу видели вместе с двумя младшими. Он проезжал мимо их дома, дом был цел, и он не остановился. Семье Джанни повезло: дом самого доктора остался в стороне от пути урагана.
Только когда на улице вдруг зажегся электрический свет и доктор увидел перед фургоном Красного Креста очередь за горячим кофе, он почувствовал, как устал.
– Идите отдохните, – сказал ему молодой врач. – Я сменю вас, со мной две медсестры.
– Ладно, только вот этот ряд докончу.
Раненых, которым была оказана первая помощь, отправляли поездом в соседние городки, их место занимали новые. В ряду оставалось всего две койки: на первой лежал Пинки.
Он послушал стетоскопом сердце. Оно слабо билось. Каких только не бывает чудес – с таким ранением, без пяти минут покойник и остался жив. Как он оказался здесь, кто нашел его, доставил, все было необъяснимо. Доктор осмотрел тело: несколько ушибов, царапин, два сломанных пальца, набитые землей уши – это было почти у всех – и никаких других повреждений. Какой-то миг он колебался: зажмурил глаза, но даже образ Мэри Деккер как будто потускнел, ускользая из памяти. Им владело профессиональное чувство, не имеющее ничего общего с личными пристрастиями, – он был бессилен бороться с ним. Вытянул перед собой руки, они слегка дрожали.
– Проклятие, – буркнул он.
Вышел из палаты, уединился в углу прихожей и, вынув из кармана свою фляжку, допил остатки виски. Вернувшись в палату, продезинфицировал два инструмента, провел обезболивание небольшого участка с входным отверстием, успевшим уже затянуться. Подозвал сестру и со скальпелем в руке опустился на одно колено возле койки, на которой лежал его племянник.
III
Два дня спустя доктор медленно ехал в своем автомобиле по скорбно притихшей земле. После той первой безумной ночи он больше не оперировал в больнице, чувствуя, что он, аптекарь, будет вызывать недоумение у коллег. И он помогал Красному Кресту, вывозил пострадавших из района бедствия в соседние городки; работы было и здесь хоть отбавляй.
Путь дьявола был хорошо виден. Он двигался в своих семимильных сапогах не прямо, метался по полям, напропалую шагал через лес, иногда, сменив гнев на милость, выходил на дорогу и мчался по ней до первого поворота, а там опять пускался во все тяжкие. Кое-где его путь отмечало поле хлопчатника – по виду в полном цвету, на самом же деле усеянное клочьями ваты из сотен одеял и матрасов, возвращенной сюда ураганом.
