– Да никак вы обрекли себя на вечное заточение? Ну, ошикал вас этот пижон, так что? Хотите, расскажу вам одну историю? – продолжал он, увлекая Джоэла в студийный ресторан. – Как-то на премьере у Граумена этот тип раскланивался перед зрителями, а Джо Сквайерс дал ему коленкой под зад. Тогда этот индюк заявил, что потребует объяснения. Назавтра в восемь утра Джо ему позвонил. Кажется, говорит, вы хотели со мной объясниться. Только ответа Джо не дождался – тот сразу же положил трубку.
Эта нелепица подбодрила Джоэла, и он стал разглядывать компанию за соседним столиком, находя в этом мрачное утешение: грустные и милые сиамские близнецы, злобные карлики и гордый великан – актеры, занятые в фильме о цирке.
Однако взглянув на другой столик – на хорошеньких женщин, чьи лица сейчас желтели гримом, густо подведенные глаза были печальны, а бальные платья выглядели при свете дня дешевой мишурой, – он поежился: они были вчера у Кэлмена.
– Нет, кончено! – воскликнул он. – Никаких светских приемов отныне и во веки веков.
На следующий день в студии его ждала телеграмма.
«Вы были одним из самых приятных наших гостей. Жду вас к ужину в следующее воскресенье у моей сестры Джун.
Стелла Уокер Кэлмен».
Кровь бешено застучала у него в висках, он перечитал телеграмму.
«Господи! До чего же это мило с ее стороны!»
III
Снова этот сумасшедший день – воскресенье. Джоэл проспал до одиннадцати, потом проглядел газету, чтобы быть в курсе всех новостей за неделю. Позавтракал он у себя: форель, салат из авокадо, пинта калифорнийского вина. Когда пришло время одеваться, он выбрал костюм в клеточку, голубую рубашку и палевый галстук. От усталости под глазами у него темнели круги. Он подъехал к особняку на Ривьере в своей подержанной машине и только успел представиться сестре Стеллы, как явились Стелла с Майлзом в костюмах для верховой езды – несколько часов подряд они жестоко ссорились на всех дорогах за Беверли-Хиллз.
Майлз Кэлмен – высокий, нервный, блистательно остроумный и с такими скорбными глазами, каких Джоэл не видел ни у кого, – был художником от макушки своей странновато слепленной головы до тяжелых нескладных ног. На них он стоял твердо: он не снял ни одного пошлого фильма, хотя иной раз ему приходилось дорого расплачиваться за неудавшийся эксперимент – роскошь, которую он мог себе позволить. Он был обаятельным собеседником, но каждому, кто имел с ним дело, вскоре становилось ясно, что человек он больной.
Едва Кэлмены вошли, как день Джоэла нерасторжимо сплелся с их днем. Он направился к собравшемуся возле них кружку, но тут Стелла, раздраженно прищелкнув языком, отошла, а Майлз сказал кому-то рядом:
– Только не упоминайте Еву Гобел, не то дома мне костей не собрать. – Майлз повернулся к Джоэлу: – Я, к сожалению, не сумел заглянуть вчера к вам на студию. Полдня провел у своего психиатра.
– Психоанализ?
– Да, и уже давно. Я обратился к нему по поводу клаустрофобии, а теперь пытаюсь распутать всю свою жизнь. Говорят, на это потребуется не меньше года.
– Но в вашей жизни все прекрасно, – уверил его Джоэл.
– Вы думаете? А вот Стелла так не считает, – с горечью сказал Майлз. – Спросите кого угодно, вам всякий cкажет.
Какая-то девица уселась на ручку его кресла, и Джоэл подошел к Стелле, которая потерянно стояла у камина.
– Спасибо за телеграмму, – сказал он. – Она была как бальзам. Вы такая красивая и такая добрая! Значит, бывают и добрые красавицы.
Она была даже еще красивей в это воскресенье, и, быть может, искреннее восхищение, которое она прочла в его глазах, побудило ее довериться ему – сразу же, немедля, потому что она была на грани истерики.
– …целых два года, а я даже не подозревала. Она ведь считалась моей лучшей подругой, постоянно у нас бывала. В конце концов, когда люди открыли мне глаза, Майлз вынужден был признаться.
Она демонстративно уселась на ручку его кресла. Ее бриджи были того же цвета, что и кресло, а в пышных волосах смешивались рыже-золотые и бледно-золотые пряди – покрасить так невозможно, подумал Джоэл. И никакой косметики на лице. Настоящая красавица…
Стелла все никак не могла прийти в себя от обрушившегося на нее открытия, а тут еще к Майлзу льнула новая девица, и это было невыносимо. Она увела Джоэла в спальню, где они, усевшись на разных концах широкой кровати, продолжали разговор. Гости по пути в ванную заглядывали к ним и отпускали шуточки, но Стелла, изливая душу, не обращала на них внимания. Немного погодя в дверь просунул голову Майлз.
– Бесполезно пытаться объяснить Джоэлу за полчаса то, чего я сам не понимаю, а доктор сказал, чтобы понять все это, нужно не меньше года.
Стелла продолжала говорить, будто Майлза тут и не было. Она любит Майлза, сказала она, несмотря ни на что, она всегда была ему верна.
– Психоаналитик сказал Майлзу, что у него материнский комплекс. Сначала Майлз перенес его на свою первую жену, и тогда его сексуальные порывы обратились на меня. Но когда он женился на мне, все повторилось: материнский комплекс он перенес на меня, а либидо – на эту женщину.
Джоэл понимал, что, возможно, это вовсе не такой уж бред, и тем не менее… Он был знаком с Евой Гобел – настоящий материнский тип: она и старше и мудрее Стеллы, прелестного балованного ребенка.
Майлз сердито предложил, чтобы Джоэл поехал к ним, раз уж Стелле надо так много ему рассказать, и они поехали в особняк на Беверли-Хиллз. Там, под высокими потолками, вся история предстала более трагической и благородной. Вечер был светлый и жутковатый, за окнами висел прозрачный сумрак, и золотисто-розовой тенью, с рыданиями, металась по комнате Стелла. Джоэл не очень верил в горе киноактрис. Им предназначено другое: красивые золотисто-розовые статуэтки, на какие-то часы они оживают по воле сценаристов и режиссеров, а после съемок шепчутся, и хихикают, и сплетничают обо всем на свете.
Он то слушал Стеллу, то притворялся, будто слушает, а сам любовался, как она одета: бриджи в обтяжку четко обрисовывают линии стройных ног, пастельных тонов итальянский свитер с высоким воротом, коричневая замшевая курточка. Он никак не мог решить, она ли подделка под английскую леди или английская леди – подделка под нее. Она балансировала на самой грани доподлинной подлинности и наглого лицедейства.
– Майлз так меня ревнует, что следит за каждым моим шагом! – с презрением бросила она. – Я написала ему из Нью-Йорка, что ходила в театр с Эдди Бейкером, и он с ума сошел от ревности, звонил мне десять раз на дню.
– Я совсем обезумел. – Майлз засопел, как всегда в минуты волнения. – Психиатр тогда целую неделю бился со мной, и все впустую.
Стелла в отчаянии покачала головой.
– А ты ждал, что я три недели буду безвыходно сидеть в номере?
– Ничего я не ждал. Ну да, я ревнив. Я стараюсь не ревновать. Доктор Бриджбейн проводил со мной специальные сеансы, но ничего не вышло. Сегодня я ревновал тебя к Джоэлу, когда ты села на ручку его кресла.
