– Иди и вымой руки, Марк, там, в конце холла.
Теперь дети редко моют руки. Иди-иди. – Марк запихнул остаток хлеба в рот и
пошел следом за Эксл в ванную комнату.
Когда он вернулся, Реджи уже сидела за столом
и просматривала почту. Мамаша Лав открыла духовку и достала оттуда посудину,
покрытую фольгой.
– Запеканка, – сообщила ему Реджи с явным
предвкушением удовольствия.
Мамаша Лав пустилась в описание краткой
истории блюда, одновременно нарезая запеканку огромными кусками и большой
ложкой раскладывая ее по тарелкам. От сковородки шел пар.
– В моей семье этот рецепт передавался из
поколения в поколение, – говорила она, глядя на Марка, как будто того безумно
интересовало происхождение запеканки. Ему бы поскорее получить ее на тарелке. –
Мы привезли его с собой. Я умела ее печь в десять лет и часто это делала. Отец
очень любил. – Реджи подняла глаза к потолку и подмигнула Марку. – В ней четыре
слоя, и в каждом разный сорт сыра. – Она выложила идеальные квадраты запеканки
на каждую тарелку. Четыре сорта сыра перемешались и вытекали из макарон.
Зазвонил телефон, и Реджи сняла трубку.
– Давай, Марк, ешь, – сказала мамаша Лав и
торжественно поставила перед ним тарелку. Потом кивнула в сторону спины Реджи.
– Она может проговорить сутки. – Реджи то слушала, то что-то тихо бросала в
трубку. Яснее ясного, для их ушей это не предназначалось.
Марк отделил вилкой большой кусок, подул,
чтобы немного остыло, и осторожно отправил в рот. Он жевал медленно,
наслаждаясь вкусом мясного соуса, сыра и неизвестно еще чего. Даже шпинат
казался божественным.
Мамаша Лав смотрела на него и ждала. Она налила
себе вторую рюмку вина и застыла, не донеся ее до рта, в ожидании приговора
рецепту ее прапрабабушки.
– Замечательно, – оценил он, потянувшись за
вторым куском. – Просто замечательно. – Он ел запеканку один раз в жизни, когда
мать вынула пластмассовый контейнер из микроволновой печи и подала ее на ужин.
Замороженная “запеканка Свенсона”, или что-то в этом роде. Он запомнил
резиновый вкус. Ничего общего с тем, что он ел сейчас.
– Значит, тебе нравится, – с удовольствием
произнесла мамаша Лав, отпивая глоток вина.
Он кивнул с полным ртом к ее удовольствию. Она
сама начала есть.
Реджи повесила трубку и повернулась к столу.
– Надо съездить в город. Полицейские только
что забрали Росса Скотта за кражу из магазина. Он в тюрьме, плачет и зовет
мать, но они не могут ее разыскать.
– Вы надолго уходите? – Марк на мгновение
прекратил работать вилкой.
– На пару часов. Ты кончай ужин и погости у
мамаши Лав. Потом отвезу тебя в больницу. – Она похлопала его по плечу и быстро
вышла.
Мамаша Лав молчала, пока не услышала, как
завелся мотор машины. Потом спросила:
– Что же вы все-таки там видели?
Марк положил в рот еще кусок, пожевал, запил
чаем. Она ждала.
– Ничего. Как вы это делаете? Просто
замечательно.
– Ну, это старый рецепт.
Она пила вино и минут десять рассказывала ему,
как делается соус, потом перешла к сырам. Марк не слышал ни слова.
* * *
Он покончил с персиковым компотом и мороженым,
пока она убирала со стола и загружала посудомоечную машину. Он еще раз сказал “спасибо”,
в десятый раз повторил, что было очень вкусно, и встал. Даже живот заболел. Он
сидел более часа. В трейлере они обычно управлялись с ужином за десять минут.
Обычно они ели что-нибудь, разогретое в микроволновой печи, с подносов, сидя
перед телевизором. Дайанна слишком уставала, чтобы готовить.
Мамаша Лав с удовлетворением посмотрела на его
пустую тарелку и отправила его в гостиную: пусть посмотрит телевизор, пока она
убирает со стола. Телевизор был цветной, но без дистанционного управления.
Никакого кабельного телевидения. Над диваном висела большая семейная фотография
в толстой деревянной рамке. Мистер и миссис Лав сидели на маленьком диванчике,
в какой-то фотостудии, а около них стояли два мальчика в тугих воротничках. У
миссис Лав были темные волосы и чудесная улыбка. Мистер Лав был на добрый фут
выше, сидел он прямо, не улыбался. Мальчики стояли напряженно, явно чувствуя
себя неуютно в накрахмаленных рубашках и галстуках. Реджи сидела в самом
центре, между родителями, радостно улыбаясь. Она явно пользовалась всеобщим
вниманием и получала от этого удовольствие. Ей было лет десять-одиннадцать,
столько же, сколько и Марку, и она была такой хорошенькой, что у Марка
перехватило дыхание. Он не мог отвести глаз от ее лица, а она, казалось,
смеялась над ним. Маленькая озорница.
– Прелестные дети, да? – Мамаша Лав встала
рядом с ним и тоже с удовольствием разглядывала свою семью.
– А когда снимались? – спросил Марк, все еще
не отводя взгляда от фотографии.
– Сорок лет назад, – ответила она медленно и
печально. – Мы тогда были такие молодые и счастливые.
– А где мальчики?
– Джой, он старший, был летчиком-испытателем,
погиб в 1964 году в авиакатастрофе. Он – герой.
– Мне очень жаль, – прошептал Марк.
– Бенин, который слева, на год моложе. Он
морской биолог, работает в Ванкувере. Очень редко приезжает навестить мать.
Последний раз был здесь на Рождество два года назад. Он так и не женился.
Соответственно, никаких внуков. Дети только у Реджи. – Она взяла в руки
небольшую рамку с двумя фотографиями, стоящую на углу стола, и протянула ее
Марку. Выпускные снимки, синие шапочки и мантии. Девушка хорошенькая. У парня –
спутанные волосы, куцая бороденка подростка, а в глазах – лютая ненависть.
– Дети Реджи, – пояснила мамаша Лав, и в
голосе ее не слышалось ни любви, ни гордости. – Парень сидел в тюрьме, когда мы
в последний раз о нем слышали. За торговлю наркотиками. Он был славным
мальчуганом в детстве, но, когда он остался у отца, тот испортил его. После
развода. Девочка сейчас в Калифорнии, пытается стать актрисой или певицей,
что-то в этом духе. Но у нее тоже проблемы с наркотиками, и она редко нам
пишет. А ребенком тоже была очень милой. Я ее почти десять лет не видела.
Невозможно поверить, верно? Моя единственная внучка. Все это так грустно.
Мамаша Лав пила уже третий бокал вина, и язык
у нее развязался. Если она достаточно долго поговорит о своей семье, то потом,
возможно, примется и за его родных. А уж за этим обсудит, что же они все-таки
заметили в лесу.
