Глава 17
Вечер вторника, ровно шесть пятнадцать. Мы с мамой ужинаем и ведем застольную беседу. Теперь, когда мы вместе работаем, говорить легче, ведь у нас масса общих тем.
– Думаю, на этой неделе нас ждет настоящий скачок в продажах таунхаусов, – говорит мама, доставая из корзинки еще кусочек хлеба.
Затем протягивает хлебницу мне, но я отказываюсь.
– В последние дни интерес клиентов возрос, тебе не кажется?
Когда мое наказание только вступило в силу, я дулась и всем своим видом показывала, что не согласна с маминым решением. Впрочем, скоро стало понятно, что это бесполезно, поэтому я перешла на вежливый и холодный тон: односложно отвечала, если мама обращалась ко мне, а остальное время молчала.
– Да, много людей заходило, – соглашаюсь я.
– Очень много, посмотрим, что будет дальше. – И она принимается за еду.
Обычно после ужина у меня оставалось полтора часа свободного времени. Если я не шла на йогу и не ехала в книжный магазин порыться в книгах и выпить чашку мокко (единственные доступные мне теперь развлечения), то смотрела телевизор или гладила одежду, а потом сидела на кровати у открытого окна и листала тетрадь для подготовки к тестам.
Было как-то странно видеть заметки на полях, написанные моим почерком еще в начале лета, ударения, поставленные в трудных словах, аккуратно выделенные приставки и суффиксы. Мне казалось, что все это делала не я, а какая-то другая девочка, в другой жизни. Раньше я стремилась к такой жизни, даже сама ее выбрала. А сейчас не могла поверить, что мне нравились это однообразие и тишина, эти узкие рамки, в которых невозможно расправить плечи и нечем дышать. Но тогда я просто не знала, что бывает другая жизнь.
– На следующей неделе снова приезжает Кэролайн. – Мама откладывает вилку и вытирает губы салфеткой.
– Да, кажется, в четверг.
– Надо будет поужинать вместе, обсудить все.
Я отпиваю воды.
– Да, конечно.
Мама, конечно же, знала, что я несчастна, но это ее не волновало. Она видела то, что ей хотелось. Я снова стала ее Мейси, девочкой, на которую можно положиться, которая по вечерам всегда сидит дома, в своей комнате. Каждое утро я приходила на работу, сидела за столом, выпрямив спину, отвечала на телефонные звонки и улыбалась потенциальным покупателям.
После ужина я проводила полтора часа своего свободного времени в одиночестве, занимаясь разрешенными видами досуга – книжный магазин или йога. Когда возвращалась, мама ждала меня и высовывала голову из кабинета, чтобы удостовериться, что да, ее дочь находится именно там, где ей положено быть. И я действительно там находилась. Но была глубоко несчастлива.
– Салат просто чудесный, – говорит мама, делая глоток вина.
– Спасибо. Курица тоже вкусная.
– Правда?
В доме тихо, темно и пусто.
– Да, очень, – киваю я.
Я скучала по Кристи и по Делии, но больше всего – по Уэсу. Он позвонил мне в первый вечер моего заключения. Я как раз сидела на кровати и думала, какой гладкой, распланированной и бесконечной будет оставшаяся часть моего лета. Я весь день жалела себя, но когда нажала кнопку «ответить» и услышала его голос, то чуть не разрыдалась.
– Привет! Как дела? – спросил он.
– Лучше не спрашивай.
Но я знала, что он будет спрашивать, и он спрашивал, и внимательно слушал, и сочувственно поддакивал, когда я рассказывала о своем комендантском часе, о новой работе и о том, что мы с ним можем никогда больше не увидеть друг друга. Я не решилась сказать прямо, что мне запретили общаться с ним и со всеми остальными из «Уиш кейтеринг», но подозревала, что он и сам догадался.
– Все будет хорошо, – сказал он, – могло быть и хуже.
– Хуже некуда.
На том конце провода повисла тишина, изредка прерываемая треском телефонной линии.
– Это могло продолжаться вечность, – наконец ответил он.
– До конца лета – разве не вечность? – вздохнула я.
– Нет. Тебе только сейчас так кажется, в первый день. Вот увидишь, все пройдет куда быстрее, чем ты думаешь.
Легко ему говорить. Если моя жизнь почти остановилась, то Уэс был занят, как никогда раньше. Он много работал над своими скульптурами, спрос на которые увеличился, отвозил готовые работы в центры ландшафтного дизайна и принимал новые заказы. По вечерам он теперь работал в магазине «А-ля Карт», предлагающем еду ресторанного качества с доставкой на дом.
В последнее время большинство наших разговоров происходило по пути от одного заказчика к другому. То есть я сидела в своей комнате, уставившись в окно, а Уэс колесил по городу в компании цыплят пармиджано и креветок в чесночном соусе. Я всегда радовалась, услышав его голос, но это было лишь подобием живого общения.
Мы больше не говорили о «Правде» – приостановили игру до тех пор, пока не увидимся лицом к лицу. Иногда по вечерам, сидя в одиночестве у себя на крыше, я прокручивала в голове вопросы и ответы, которыми мы успели обменяться. Я почему-то боялась их забыть, как трудные слова из словаря или что-то вроде того.
Иногда звонила Кристи – приглашала то на пляж, то на вечеринку. Она знала, что я наказана, но для нее это было растяжимое понятие, как «свободное время» для моей мамы. Иногда она рассказывала о своем новом бойфренде. Его звали Бакстером, и они познакомились очень романтичным образом: Кристи торговала в киоске вместо Стеллы, а Бакстер проезжал мимо. Он остановился, вышел, и они разговаривали почти два часа. Кристи его так очаровала, что он купил целый ящик огурцов. В результате такого романтического знакомства у Кристи тоже стало меньше свободного времени. Вот в чем весь ужас заключения – жизнь идет, а тебе кажется, что она остановилась.
Я скучала, грустила и чувствовала себя одинокой. Рано или поздно я должна была сорваться. Мне приходилось с утра до вечера сидеть в офисе, складывая буклеты «Добро пожаловать!» и слушая, как мама старается впарить свои таунхаусы потенциальным клиентам. И так изо дня в день. Это само по себе было ужасно. Затем я ехала домой, где ела один и тот же ужин (курицу и салат), с одним и тем же человеком (мамой), в одно и то же время (ровно в шесть), после чего занималась тем, что мне позволено (йога и учеба).
Все это, вместе взятое, доводило однообразие до критического уровня. Неудивительно, что я чувствовала себя в ловушке, без всякой надежды на спасение. А однажды, вернувшись домой с работы, обнаружила письмо от Джейсона:
«Мейси, я давно хотел тебе написать, но не мог собраться с мыслями. Возможно, мама говорила тебе, что я приезжал на День независимости, потому что моя бабушка перенесла инсульт и ей становится хуже. Как ты знаешь, мы с ней очень близки, и высокая вероятность трагического исхода оказалась для меня еще тяжелее, чем я ожидал. Я очень расстроился, когда узнал, что ты бросила работу в библиотеке. У меня есть некоторые мысли на этот счет, но все же хотелось бы услышать от тебя самой, что заставило тебя принять такое решение.
