– Какой случай в твоей жизни, – поинтересовался он однажды, когда мы шли в «Милтонс маркет» за бумажными полотенцами, – был самым отвратительным?
– Фу, – я послала ему убийственный взгляд, – а нельзя обойтись без этого?
– Можешь отказаться, – предложил он, засовывая руки в карманы.
Уэс знал, что я не откажусь отвечать, как и он сам. Мы оба любили соревноваться, но в этой игре было и что-то большее, во всяком случае, для меня. Мне нравилось узнавать его, собирая разрозненные факты и незначительные подробности его жизни и прикладывая их друг к дружке, словно кусочки пазла. А если один из нас выиграет, картинка не будет закончена. Мне этого не хотелось.
– В пятом классе, – начала я, поворачивая к ряду с бумажными салфетками, – в декабре, к нам пришла женщина, чтобы рассказать о Хануке. Она принесла гельт – шоколадные медали.
– А что здесь отвратительного?
– Подожди, я еще не все рассказала.
Уэс был скуп на слова и всегда подгонял меня, чтобы я быстрее переходила к сути, а я еще больше замедляла рассказ, стараясь превратить его в интересную историю. Тоже часть игры.
– Это была миссис Фелтон, мама Барбары Фелтон. Раздав гельт, она стала рассказывать нам о меноре. Это такой светильник, который зажигают в течение восьми дней праздника Ханука. Все было в порядке, никто не ждал ничего плохого.
Мы дошли до бумажных полотенец. Сняв с полки большую упаковку, Уэс протянул ее мне, затем достал еще одну, и мы направились к кассам.
– И тут наша учительница, миссис Уайтхед, подходит к Норме Пискилл, которая сидит рядом со мной, и спрашивает, как она себя чувствует. Я тоже смотрю на свою соседку по парте, и она кажется мне какой-то зеленоватой…
– О-о-о, – протянул Уэс.
– Вот-вот, – продолжала я. – Следующее, что я помню, – Норма Пискилл хочет встать, но не может. Вместо этого ее рвет прямо на меня. Я вскакиваю, но в этот момент ее снова рвет.
– Фу, какая гадость!
– Ты сам спросил, – хихикнула я.
– Верно, – согласился он, – теперь ты.
Мы встали в очередь.
– О чем ты больше всего переживаешь?
Уэс, как всегда, помедлил, обдумывая ответ. Такая уж это игра, она заставляет задумываться и копаться в своих чувствах.
– О Берте, – сказал он наконец.
– О Берте, – повторила я. Уэс вздохнул:
– Я чувствую ответственность за него, понимаешь? Ведь я старший брат. И теперь, когда мамы нет… Она никогда не говорила со мной об этом, но я знаю: она хотела, чтобы я о нем позаботился. А он такой…
– Какой? – спросила я, поставив полотенца на ленту.
Уэс пожал плечами:
– Такой… Берт. Понимаешь? Он впечатлительный, принимает все слишком близко к сердцу. Например, эти его истории про Армагеддон. Одногодки его просто не понимают. Он чувствует все острее, чем остальные дети его возраста. Иногда даже слишком остро. Мне кажется, это отпугивает от него людей.
– Но что же тут плохого! – возразила я. – Просто он такой. Такой уж он… – Мне на ум никак не приходило подходящее определение.
– Берт, – закончил за меня Уэс, расплачиваясь и снимая наши покупки с ленты.
– Точно.
Так и продолжалось: вопрос – ответ, вопрос – ответ. Все остальные считали нас странными, но мне уже казалось, что другого способа узнать человека не существует. Игра заставляла задуматься, как мало мы знаем об окружающих нас людях. Всего за несколько недель я узнала, что волнует Уэса, чего он стыдится и каким было его самое большое разочарование. Не уверена, что смогла бы ответить на такие вопросы о маме, Кэролайн или Джейсоне, как и они обо мне.
– Странная у вас какая-то игра, – сказала мне однажды Кристи, которая пару раз заставала Уэса, рассказывающего мне о психологической травме, полученной им в седьмом классе, или меня в процессе рассуждений, почему мне не нравится моя шея.
– В смысле, я могу понять «Правду или действие», а у вас просто разговоры!
– Вот именно, разговоры. На «действие» может решиться каждый.
– Не знаю, не знаю, – мрачно отзывалась моя подруга. – Всем известно: умные выбирают «правду», там всегда можно соврать.
Я укоризненно посмотрела на нее:
– А что такого? Тебе я не стала бы врать! Я имею в виду беспощадные правила пижамных вечеринок – никто тебе правду не скажет.
– А мы говорим.
– Ты, может, и говоришь, – гнула свое Кристи, – но откуда ты знаешь, что он не врет?
– Ниоткуда. Просто я в этом уверена.
Я знала, что он не врет. Вот почему мне так нравилось играть с Уэсом. Я всегда могла рассчитывать, что он честно скажет то, что думает, не ходя вокруг да около. Он, должно быть, и понятия не имел, как я ему благодарна.
– Мейси!
Я обернулась и увидела Берта, стоящего возле дома в майке и брюках от костюма. К его подбородку и щеке были приклеены кусочки салфетки – очевидно, экспериментировал с бритвой, – а на лице написано отчаяние.
– Ты не могла бы подойти на секундочку?
– Конечно. – Я перешла через дорогу и направилась к нему.
Уже за десять метров мне в нос ударил резкий запах одеколона, который с каждым шагом набирал силу. А я, между прочим, целый час помогала Делии чистить чеснок для хумуса и сама здорово благоухала. Наверное, Берт вылил на себя целый флакон.
– Что случилось?
Берт развернулся и быстро направился к дому, сделав мне знак следовать за ним. Он шел так стремительно, что мне приходилось чуть ли не бежать.
– У меня сегодня важная встреча, – бросил он через плечо, – и Кристи должна была помочь мне собраться. Она обещала. Но Стелла поручила им с Моникой доставить букеты, и они где-то застряли.
– У тебя что, свидание?
– Нет, встреча в клубе Армагеддона. Это чрезвычайно важно.
Он многозначительно посмотрел на меня и добавил:
– Такое бывает раз в год.
– Ясно.
Пока мы поднимались по ступенькам, кусочек салфетки отклеился от его щеки и улетел. Запах одеколона немного выветрился. Мы вошли в дом.
Я еще никогда не была у Берта с Уэсом. Небольшой, обшитый деревом дом, снаружи напоминающий деревянную хижину, внутри оказался светлым и просторным. Большая гостиная с деревянными балками на потолке и мансардными окнами, удобная современная мебель.
Заднюю часть дома занимала кухня с огромным окном над раковиной, к которому тянулись многочисленные растения в горшках, расставленные на полках. На стенах висели абстрактные картины, еще я заметила несколько керамических статуэток, а по обе стороны камина стояли небольшие скульптуры Уэса.
