– Мейси, – продолжала мама, смягчив тон, – я говорю лишь о том, что должна быть уверена в тебе и твоих приоритетах. Ты очень много трудилась, чтобы достигнуть того, что имеешь сейчас, и я не хочу, чтобы ты это потеряла.
И снова я согласилась с ней. Но если для нее это означало, что я должна стремиться к совершенству, получать отличные оценки, встречаться с умным мальчиком, оправиться от горя и быть собранной, то для меня все оказалось наоборот. Я через многое прошла, терпя неудачу за неудачей, и лишь недавно нашла место, где могу быть собой.
Я вдруг поняла, что наша с мамой проблема именно в этом. Нам казалось, что мы одинаково смотрим на многие вещи, но мы забывали, что у любой вещи есть разные стороны, а у слов – разный смысл. Как две стороны монеты. Зависит от того, как она упадет.
– Я тоже этого не хочу, – ответила я.
– Хорошо. Значит, мы друг друга понимаем. Я лишь хотела убедиться, что понимание никуда не делось.
Мама улыбнулась, встала, сжала мою руку и направилась в кабинет. Я поплелась к лестнице, но на полпути меня остановил ее голос:
– Мейси?
Я обернулась. Мама стояла в дверях кабинета.
– Да?
– Я хочу, чтобы ты знала: ты можешь говорить со мной обо всем. О Джейсоне. О чем-то еще. Ты можешь поделиться со мной чем угодно, ты ведь понимаешь?
– Конечно, – кивнула я.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я подумала, что мама уже перешла к решению следующей задачи, положив проблему доверительных отношений с дочерью в папку «Сделано». Но для меня все не так просто. Разумеется, мама считает, что я могу рассказать ей все, ведь я – ее дочь. Но я не могу. Мне уже целый год хотелось поговорить с ней обо всем, что меня расстраивает и тревожит, обнять ее и сказать, что я переживаю за нее, но ничего из этого я сделать не могла. Так что наш последний разговор был простой формальностью, контрактом, который я подписала, не читая мелкий шрифт. Я и так знала, что там написано. Я могу быть несовершенной, но лишь от сих до сих. Человечной, но в допустимых пределах. А честной – никогда, ни с ней, ни с самой собой.
Войдя в свою комнату, я обнаружила на кровати большой пакет с прикрепленной к нему запиской. Крупные круглые буквы я узнала издали – это писала Кэролайн.
«Привет, Мейси. Извини, мне пришлось уехать раньше, чем ты вернулась. Я приеду снова через пару дней, надеюсь, привезу с собой хорошие новости. В прошлый раз забыла передать тебе кое-что. Я нашла этот сверток в шкафу в спальне, когда убирала в пляжном домике. Не знаю, что внутри (я не открывала его), но, думаю, это для тебя. Увидимся, обнимаю, целую!»
Я села на кровать рядом с пакетом, заглянула в него и тут же закрыла. Бросив один-единственный взгляд на его содержимое, я различила две вещи – золотую оберточную бумагу с узорами и белую открытку, на которой написано мое имя. Папиным почерком.
Мне сразу вспомнилась другая открытка – та, что он подписал мне на Рождество: «Жди большего». Значит, мой запоздавший подарок – не от компании «Товары И Зет».
Я потянулась открыть пакет, но поняла, что не могу сделать это сейчас: что бы ни оказалось внутри, я буду разочарована. Мне нужен не подарок, а знак. Там может быть все, что угодно, пусть так и остается.
Я придвинула стул к шкафу и засунула пакет на самую верхнюю полку, где лежала коробка с посылками из телемагазина. Что бы это ни было, оно все равно опоздало. Подождет еще немного.
Глава 12
– Чья очередь задавать вопрос?
– Твоя.
– Точно?
Уэс кивнул, включая зажигание:
– Вперед!
Я поудобней устроилась на сиденье, подогнув под себя одну ногу. Мы вырулили на Свитбад-драйв и поехали к автомойке. Сегодня нам повезло – мы бросили монетку и выиграли мойку машины, а Берт с Кристи застряли на кухне, помогая Делии готовить крабовые биточки.
– Ладно. Чего ты больше всего боишься?
Как обычно, Уэс помедлил несколько мгновений, обдумывая ответ.
– Клоунов, – вдруг сказал он.
– Клоунов?
– Ага.
Я недоуменно посмотрела на него.
– А что такого? – невинно спросил он.
– Это не настоящий ответ.
– Почему?
– Потому что. Я имела в виду настоящий страх, скажем, страх неудачи, смерти, сожаления, чего-нибудь такого. Тот, что заставляет тебя просыпаться по ночам в холодном поту, угрожает самому твоему существованию.
Уэс подумал и повторил:
– Я боюсь клоунов.
Я закатила глаза:
– Прекрати валять дурака!
– Я ответил, – он притормозил, аккуратно объезжая яму на дороге.
Я увидела за окном неподвижное сердце в руке, мерцающее в раскаленном воздухе.
– Я их с детства боюсь. Когда я впервые пошел в цирк, один клоун взорвал воздушный шарик прямо перед моим носом.
– Перестань, – рассмеялась я.
– Хотел бы я перестать.
Мы доехали до конца улицы, и вокруг нас клубилось облако пыли.
– Клоуны, – повторила я, – ты серьезно? В самом деле?
Уэс кивнул:
– Ты собираешься принять мой ответ или как?
– А это правда?
– Ну, я же сказал.
– Хорошо. Тогда твоя очередь.
Об Уэсе мне было известно уже многое. Он впервые поцеловал девочку в шестом классе, ее звали Уилла Патрик. Он считает, что его уши великоваты для его головы. Он ненавидит джаз, васаби и запах пачулей. И клоунов.
Игра, которую мы начали в тот вечер, идя по пустынной дороге, не прекращалась. Всякий раз, когда мы оставались одни: ехали на работу, чистили столовое серебро или тусили с Кристи и Моникой, мы машинально вспоминали, на чем остановились в прошлый раз и кто должен задавать вопрос.
Если рядом был еще кто-то из «Уиш кейтеринг», то вокруг всегда царили шум, споры, смех и хаос, но в такие моменты, как сейчас, мы оставались втроем – Уэс, я и «Правда».
Когда я только начинала играть в «Правду», еще во время пижамных вечеринок, я всегда жутко нервничала. Уэс был прав, когда сказал, что это адски трудно – игроки старались задавать вопросы либо личные, либо требующие слишком откровенных ответов, а желательно и то и другое одновременно. Играя с сестрой или подругами, я готова была пропустить вопрос и проиграть, только бы не признаваться, что, например, безумно влюблена в учителя по математике. По мере того как мы взрослели, играть становилось все труднее – вопросы вертелись вокруг мальчиков, поцелуев и Как-Далеко-Ты-С-Ним-Зашла. Но с Уэсом все было иначе. Самый трудный вопрос он задал еще в начале, так что отвечать на остальные было легко. Ну, сравнительно легко.
