– Привет, – он подошел ближе, и я постаралась сделать вид, что заметила его только сейчас, несмотря на щекочущее чувство в животе.
Он положил стержни на траву и опустился рядом.
– А где все?
– Ушли за пивом, – я кивнула в сторону бочки.
– А, понятно.
К слову, о вечности: следующие несколько минут молчания рядом с ним показались мне бесконечными. Я представила себе часы в школьном классе, последние секунды урока, когда минутная стрелка начинает дрожать, словно от нетерпения, перед тем как перепрыгнуть на следующую цифру.
«Надо хоть что-то сказать!» – пронеслось в моем мозгу, когда я украдкой взглянула на Уэса. Он не заметил моего замешательства, просто сидел и рассматривал движущуюся толпу. Из-под рукава футболки выглядывал кусочек татуировки.
«Не бойся, просто живи», – сказала мне Кристи, и ее голос вдруг снова зазвучал у меня в ушах. Хорошо. Я постараюсь.
– Что это у тебя? – спросила я, с трудом выговаривая слова, а секундой позже сообразила, что смотрю не на его руку, а в глаза, так что вопрос может относиться к чему угодно.
Уэс удивленно приподнял брови, кровь бросилась мне в лицо, и я поспешно добавила:
– Я имею в виду татуировку, никогда не видела ее целиком.
Ого, целое предложение. Неплохо для начала. Я делаю успехи, почти как Хелен Келлер после воспаления мозга.
– Все та же тема, – улыбнулся он, закатывая рукав, – помнишь скульптуру на дороге?
Я кивнула, не отводя глаз от рисунка – сердце в руке. Не совсем такое, как скульптура, но похожее: раскрытая ладонь, вытянутые пальцы, а внутри – красное сердечко.
– Помню, – как и в первый раз, увидев это изображение, я не могла избавиться от ощущения, что уже где-то его видела. – Она что-то значит?
– Вроде того. – Уэс тоже посмотрел на свою руку. – Мама рисовала мне такую картинку, когда я был маленьким.
– Правда?
– Да. Она рассказала мне историю о связи между тем, что делает рука и говорит сердце, – он дотронулся пальцем до ярко-красного сердечка и посмотрел на меня: – Чувства и поступки всегда взаимосвязаны, одно не может существовать без другого. Это из философии хиппи. Мама разделяла их убеждения.
– Мне нравится идея, в ней есть смысл, – сказала я.
Уэс снова опустил взгляд на татуировку.
– После маминой смерти я решил воплотить эту идею в скульптурах. Здесь рисунок заключен в круг, там, на дороге, – колючая проволока. Они все разные, но сама идея одна и та же.
– Серия произведений, – подсказала я.
– Вроде того. В общем, я просто стараюсь делать все правильно, что бы это ни значило.
Я посмотрела на поляну и отыскала взглядом светловолосую голову Кристи.
– Трудно, наверное.
– Что?
– Делать все правильно.
Не стоило произносить это вслух. Он подумает, что я идиотка. Надо держать рот на замке!
Но Уэс поднял один стержень, повертел его в руках и сказал:
– Да, бывает непросто.
Кристи теперь стояла возле самой бочки, что-то говорила Монике и смеялась, запрокинув голову.
– Мне жаль, что твоя мама умерла, – сказала вдруг я, даже не подумав, зачем это говорю. Просто вырвалось.
– А мне жаль твоего отца, – тихо ответил Уэс.
Мы оба смотрели прямо перед собой.
– Я помню, он тренировал «Молнии Лейквью», когда я учился в первом классе. Он был замечательным.
В горле что-то сжалось, дыхание перехватило. Невозможно привыкнуть к мысли, что близкого человека нет. Ты думаешь, что уже пережил потерю, смирился с неизбежным, и вдруг кто-то или что-то напоминает о нем, и каждый раз становится так же больно.
– А почему ты бросила? – неожиданно спросил Уэс.
– Бросила что?
– Бегать.
Я опустила взгляд в пустой стакан.
– Не знаю, – сказала я, и тот зимний день снова предстал перед моими глазами, – просто не могла больше.
Поодаль, на поляне, Кристи разговаривала с высоким светловолосым парнем, который что-то рассказывал ей, отчаянно жестикулируя, а она незаметно пятилась.
– Ты быстро бегала? – спросил Уэс.
– Не так уж быстро.
– Хочешь сказать, что ты не умела… летать? – улыбнулся он.
«Дура Рейчел», – подумала я.
– Нет. – Мои щеки залила краска. – Летать я не умела.
– Какой твой лучший результат на милю?
– А что?
– Просто интересно. – Уэс повертел стержень. – Я ведь тоже бегаю.
– Уже не помню, – откликнулась я.
– Да ладно, – не поверил он. – Скажи!
– Лучший результат – пять минут и пять секунд.
Уэс захлопал глазами.
– Ничего себе, – выдавил он наконец.
– А твой?
Уэс кашлянул и отвернулся.
– Неважно.
– Ага, конечно. Это нечестно! – возмутилась я.
– Ну, мягко говоря, значительно больше пяти минут пяти секунд, – нехотя сказал он.
– Это было несколько лет назад, сейчас я и полмили за столько не пробегу, – сказала я, чтобы его успокоить.
– А я думаю, пробежишь, – Уэс поднял прут и, прищурясь, посмотрел на него. – Уверен, ты бегаешь быстрее, чем тебе кажется, хотя, возможно, не так быстро, чтобы взлететь.
Мои губы расплылись в улыбке, но я поспешно прикусила их:
– Ты легко меня обгонишь.
– Что ж, надо как-нибудь проверить.
«О господи, – подумала я, – что ему ответить?» Но пока я соображала, к нам вернулись Кристи, Берт и Моника, и момент был упущен.
– Двадцать минут до комендантского часа, пора ехать, – объявил Берт.
– Что же делать, – притворно испугалась Кристи, – чтобы быть дома вовремя, тебе придется ехать быстрее двадцати пяти миль в час.
Берт скорчил ей рожу и пошел на свое место. Моника залезла в заднюю дверь и плюхнулась на диван. Мы с Кристи тоже забрались в машину.
– О чем вы говорили? – шепотом спросила Кристи.
– Да так, ни о чем, – ответила я, краем глаза наблюдая, как Уэс садится на пассажирское сиденье и закрывает дверь, – в основном о беге.
– Видела бы ты свое лицо, – хихикнула Кристи мне в ухо. – «А-ах! – и в обморок».
Глава 8
– Ну что ж, приступим. – Кэролайн нажала кнопку на фотоаппарате, подошла к столу и присела рядом с мамой.
Было субботнее утро. Сестра приехала к нам в четверг вечером и весь следующий день проторчала в Колби, обсуждая с плотником ремонт и реконструкцию пляжного домика. Она считала себя экспертом, потому что уже успела сделать ремонт не только в своем новом доме, но и в дачном домике в горах, который Уолли приобрел еще до женитьбы.
