– Я вам клянусь! Она вышла, вернула телефон, я зашел в кабинет и закрыл дверь. Куда она пошла потом, я не знаю. Скорее всего, к себе в комнату.
– До конца дня ее кто-то видел?
– Этого я не знаю.
– Выходит, она могла исчезнуть и в понедельник вечером?
– Не знаю. Нужно посмотреть ее карту. Не знаю, были ли у нее какие-то таблетки на ночь. Скорее всего, были, снотворное уж точно.
– Вызовите врача, который вел Жильцову.
Лев Михайлович с неожиданной для его комплекции и состояния резвостью кинулся к внутреннему телефону и набрал три цифры:
– Мария Дмитриевна, зайдите ко мне в кабинет с картой Жильцовой. Да-да, вы правильно поняли. Только сейчас же, пожалуйста.
Отдав распоряжение, он снова вернулся на диван, тяжело дыша, как после забега:
– Сейчас она спустится. Ординаторская на втором этаже.
Через пару минут в кабинет вошла молодая женщина в белом халате, неся в руках голубую папку:
– Вот, Лев Михайлович. Я думала, мы выписку оформляем.
– Присаживайтесь, – не дав главврачу ответить, сказала Лена. – Я старший следователь прокуратуры Крошина Елена Денисовна. У меня к вам несколько вопросов.
Женщина растерянно посмотрела на Льва Михайловича:
– Я не понимаю…
– Я объясню. Мне нужен лист назначений Жильцовой и распорядок приема лекарств.
Присев на диван, Мария Дмитриевна слегка дрожащим голосом зачитала названия препаратов, попутно объясняя, с какой целью они были назначены и в какое время выдавались Дарье.
– Последний прием лекарств у Жильцовой приходился на десять вечера? – уточнила Лена, быстро записывая в ежедневнике.
– Да, это легкое снотворное. Но дежурные сестры сказали, что пациентка в течение нескольких дней отказывалась от их приема, мотивируя это тем, что хорошо засыпает и без снотворного. Мы не препятствуем этому, если видим, что состояние нормализуется. Я просто не успела отменить…
– Значит, в понедельник в комнату Жильцовой вечером никто не заходил?
– Нет, сестры делают пометки у себя в постовом журнале, когда пациент отказывается от снотворного, и не разносят его, чтобы не беспокоить.
– Понятно, спасибо, Мария Дмитриевна, вы пока свободны.
– Пока? – с испугом переспросила врач.
– Да, пока. Позже мы еще побеседуем о том, почему вы собирались оформить выписку пациентке, пропавшей из вашего заведения. Сейчас же можете продолжать заниматься своими обязанностями. Я вас больше не задерживаю.
Врач поднялась и быстро вышла из кабинета, а Лена, проводив ее взглядом, обратилась к Льву Михайловичу:
– Вы собирались скрыть факт исчезновения, оформив выписку задним числом? Замечательная идея.
– Поймите меня правильно…
– Нет, простите. Мне кажется, что вашему лечебному учреждению не помешает основательная проверка со стороны Минздрава, пока им не заинтересовалась всерьез прокуратура. Вы нарушаете установленные правила госпитализации и выписки, вы пытались скрыть факт исчезновения пациентки – и теперь просите меня понять ваше желание подделать документы? – Лена покачала головой.
Лев Михайлович совсем сник.
– Давайте продолжим. В понедельник больше ничего странного не происходило?
– Я бы знал.
– Про последующие дни спрашивать, как я понимаю, тоже нет большого смысла? Тогда садитесь и подробно напишите все, о чем рассказали. Только постарайтесь ничего не искажать и не упустить. У меня хорошая память.
– Да-да, конечно…
Лена взялась за костыли и вышла в коридор, предупредив врача, чтобы никуда не отлучался без ее ведома. Набрав номер Паровозникова, она поинтересовалась:
– Ты где?
– Опергруппа подъехала, идем к тебе.
– Хорошо, я на крыльцо выйду, тут душно.
– Под костыли смотри, нам только тебя сейчас не хватало.
Лена убрала мобильный и, повернувшись, наткнулась на невысокую полную женщину лет пятидесяти в нежно-зеленом хирургическом костюме. От неожиданности Лена ойкнула и уронила костыль. Врач проворно нагнулась и подала его.
– Извините, не хотела вас напугать. Вы ведь следователь, да?
«Быстро здесь распространяются новости. Странно только, что об исчезновении Жильцовой никто не сообщил вовремя».
– Да.
– Можете меня выслушать, только не здесь?
– Могу. У вас есть какая-то информация?
– Не знаю, пригодится ли вам, но вдруг… – с опаской оглянувшись на закрытую дверь кабинета главврача, тихо проговорила женщина. – Пойдемте ко мне в кабинет?
– Простите, вы не представились.
– Я сестра-хозяйка, меня Натальей Васильевной зовут, но пациенты предпочитают «тетя Наташа». Можете так называть. Моя киндейка в дальнем углу коридора, у пожарного выхода, нас там точно никто не услышит. Дойдете, не тяжело вам? – оглядев костыли, спросила женщина.
– Ничего, справлюсь, – вздохнула Лена, подумав, что не была готова к таким неожиданным тренировкам.
Стараясь идти медленно, сестра-хозяйка направилась по коридору к пожарному выходу и дождалась Лену у двери в небольшую комнату, по обеим стенам которой до самого окна тянулись высокие, под самый потолок, стеллажи, на которых в пронумерованных ячейках лежали комплекты постельного белья и полотенца. В углу располагалась стойка с рядом белых отутюженных халатов на вешалках, у окна – гладильная доска и утюг, а в нише между полок правого стеллажа – небольшой письменный стол с аккуратной стопкой канцелярских книг.
– Вы на табуретку присаживайтесь, – выдвинув ее из-под стола, пригласила сестра-хозяйка. – А я вот тут пристроюсь. – Она выложила из одной ячейки в первом ряду стопку белья на гладильную доску и уселась в углубление. – Ко мне посетители не приходят, так что стульев лишних нет.
Лена устроилась на табуретке и выжидательно посмотрела на женщину. Та несколько минут молчала, словно решая, говорить ли, потом произнесла:
– Вы ведь из-за пропавшей пациентки приехали?
– Можно сказать и так. А вы что-то можете сказать об этом?
– Понимаете… я не уверена, что это как-то связано, но… в понедельник ко мне подошла женщина… посещающая, понимаете? Она к врачу на беседу приходила. Так вот, она сказала, что у нее пропал плащ. Не плащ, пальто такое, летнее. Она его на перила лестницы повесила, отвлеклась на телефонный звонок, а когда повернулась – пальто пропало. Мы повсюду искали, но не нашли. А там в кармане лежала пятитысячная бумажка, понимаете? Она хотела что-то в магазине купить, в поселке, когда сюда ехала, но у них сдачи не нашлось, и она деньги в карман сунула. Расстроилась ужасно – мол, последние деньги, в кошельке только пятьдесят рублей и осталось. Пальто еще жалела очень, говорила – дорогое, новое совсем…
