– В твоем плане нет никаких загвоздок. Единственная загвоздка во времени. Николас, мне жаль, что приходится говорить тебе об этом, но О’Брайен умирает.
– Что! Рана не так уж плоха. Всего лишь… – Ник запнулся, когда до него дошел смысл сказанного отцом. – У О’Брайена парша.
– Да. И она стремительно прогрессирует.
– Сколько ему осталось?
– Счет идет на дни. Он хочет покончить с этим, Ник. Умоляет Целителей дать ему глоток аконита.
– Нет! Этого не случится. Я не позволю.
– Что ты собираешься делать?
Ник потер плечо, мечтая о кружке целебного чая Мари, чтобы облегчить боль.
– Я собираюсь найти Мари и уговорить ее вылечить О’Брайена. Сейчас же.
– Мы могли бы пойти к Старейшинам и попросить их отпустить группу землерылов. Нам придется рассказать им о способности Мари лечить паршу, и этого будет достаточно, чтобы они согласились, только не могу обещать, что они продолжат отпускать землерылов после того, как мы получим лекарство.
– Отец, перестань называть их землерылами. Они Землеступы. – Ник выпрямился. – И нет нужды идти к Старейшинам, потому что мне не нужна группа Землеступов. Только один. – Встретив вопрошающий взгляд отца, он с облегчением усмехнулся. – Дженна – подруга Мари! Я предлагаю свободу Дженны в обмен на жизнь О’Брайена. Мари не обязана давать мне рецепт своего снадобья прямо сейчас, пока лечит О’Брайена.
– Не думаю, что парень вынесет путешествие, Ник. Слишком уж плох, – сказал Сол.
– Тогда твоя помощь потребуется мне дважды: сперва умыкнуть Дженну с Фермерского острова, а потом протащить сюда Мари, чтобы вылечить моего кузена.
– Сынок, я помогу тебе раз, два, да хоть тысячу. Только больше умирай.
– Отец, я постараюсь.
– Какая она, эта дочь Галена? – поинтересовался Сол.
– Умная и сильная. А еще добрая, но не думаю, что она сама бы себя так описала. Она такая сложная, что может и оскорбиться, если назвать ее доброй. – Ник поймал себя на том, что улыбается, думая о Мари. – Она невероятная художница. Нарисовала даже Галена, Ориона и свою маму.
– Надеюсь, когда-нибудь их увидеть, – сказал Сол.
– Надеюсь, увидишь, отец. – Ник глотнул эля, думая о Мари. – В ней засела какая-то печаль. Каждый раз, когда она улыбается, кажется, что она забыла, как это делается, и даже не хочет вспоминать.
– Она потеряла обоих родителей. Мать – совсем недавно. Ты ведь знаешь, каково это, сынок.
– Знаю, но, думаю, там что-то большее. Я узнал грусть, говорящую, что ты чужак в своей собственной коже, – пробормотал Ник.
– Ты никогда не рассказывал, что чувствуешь себя чужаком, – заметил Сол.
– О таком нелегко говорить, и я не хотел разочаровывать тебя сильнее, чем уже разочаровал.
Сол наклонился вперед, взяв сына за плечи обеими руками.
– Николас, ты меня не разочаровываешь, не выдумывай. Меня не волнует, выберут ли тебя десятки великолепных овчарок одновременно или вообще ни одна собака: я не полюблю тебя больше, и, конечно, никогда не буду любить меньше.
Ник заморгал сквозь слезы, пытаясь улыбнуться.
– Отец, ты говоришь так только потому, что думал, будто я умер?
Выражение лица Сола не смягчилось. Он выдержал взгляд сына.
– Я говорю так, потому что это правда. Сын, я хочу, чтобы ты сделал свой собственный выбор, и если ты выберешь нежданный для меня путь, то следуй по нему с мыслью, что всегда можешь рассчитывать на мою любовь и уважение.
– Спасибо, отец. – Сол обнял его, и Ник на мгновение расслабился, почувствовав себя в безопасности в отцовских объятиях.
Они отстранились друг от друга, вытирая глаза. А когда их взгляды снова встретились, рассмеялись.
– Как же хорошо, что ты вернулся, – сказал Сол. – Уилкс дал полный отчет о том, что там произошло. Он дал понять, что чутье тебя не подвело, и если бы остальные тебя послушались, исход получился бы совсем иным.
– Мне пришлось ее убить. Я не мог позволить им забрать ее, но, Отец, это оказалось самым тяжелым, что мне когда-либо доводилось делать.
– Ты оказал Кристал большую милость.
– Хотел бы я, чтобы этот жребий выпал кому-нибудь другому.
– Знаю. Иногда величайшая доброта оборачивается величайшим бременем.
– Я хочу увидеть О’Брайена.
– Повремени, сынок. Задержись здесь на ночь. Ты столько пережил. Тебе нужно выспаться и продолжить лечиться. На рассвете я пойду с тобой в лазарет.
– Я не могу ждать. На смертном одре О’Брайен ждать не станет, – возразил Ник.
– Твоя преданность впечатляет, сын. Это одно из твоих лучших качеств. Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– Необязательно. Расслабься, прикончи эль. Однако я приму твое приглашение и останусь здесь на ночь. Не хочется оставаться одному.
– По правде говоря, то, что ты жив, вдохнуло жизнь и в меня, и мне тоже есть чем заняться. – Сол встал, вытирая руки о штаны. Ник заметил тени под отцовскими глазами, да и морщины выглядели глубже, чем до его ухода, но Сол улыбался ему, и Нику показалось, что тот снова полон сил.
– Я мог бы пройти с тобой полпути до лазарета.
– Можно одолжить что-нибудь из одежды? Меня и без обносков Землеступов ожидают приподнятые брови и десять тысяч вопросов, – сказал Ник.
– Конечно! – Сол поднялся по лестнице, перешагивая через две ступеньки, в свою спальню и вернулся через пару мгновений с брюками и плетеной туникой, не пропускающей ночную прохладу.
– А ты куда, отец? Повидаться с Маэвой? – поинтересовался Ник, переодеваясь.
– Не совсем… Хотя думаю, она уже там.
– Там?
– Нас посетил Наемник, – объяснил Сол.
Ник приподнял брови:
– Человек-кот здесь? Правда?
– Правда. Было интересно, хотя признаю: из меня получился не самый радушный хозяин. Я ведь оплакивал сына.
– Больше не оплакиваешь. – Ник улыбнулся Солу.
– И потому собираюсь присоединиться ко встрече с ним, с которой ранее отпросился, – объяснил Сол.
– Попроси его не позволять своей рыси метить гостевые гнезда. Помнишь, в последний раз, когда сюда пришел один из Наемников, его кот пометил гнездо?
Сол содрогнулся.
– Вонь стояла невероятная, особенно когда нашим собакам взбрело в голову, что они просто обязаны добавить свои метки, чтобы попытаться заглушить наделанное котом. Ужасно, просто ужасно. Но за рысь Антреса волноваться не приходится: в отличие от самцов, самки не оставляют метки.
– Что? Хочешь сказать, что мужчина-Наемник соединился с самкой рыси?
