У Казани Бельский и Глинский начали спорить, кому первому подлежит вступить в город, кому достанется слава и благосклонность государя. Три часа городские ворота были распахнуты и никем не охранялись.
Русские пушкари подтащили и установили напротив ворот пушки. К несчастью для русских, пошёл сильный дождь, и порох намок, погасли жаровни для запальных трутов. Очнувшиеся казанцы послали конницу, пушкари разбежались, а татары захватили пушки и уволокли их в город. А в тылу русских войск черемисы почти без боя заняли оставшийся с малой охраной стан, захватили трофеями семьдесят пищалей и почти все припасы провизии. Армия попала в трудное положение. Пушек почти не осталось, большинство их в руках врага, провизия на исходе. Но казанцы, видя большую рать, числом равную жителям Казани, устрашились, запросили мира. Бельский, как главный воевода, согласился и осаду снял. И вновь Василий III от похода ничего не выиграл.
Когда, вернувшись из похода, товарищ Фёдора, возглавлявший в походе стрелецкий полк, рассказал в подробностях о ходе боевых действий, Фёдор то плакал по ходу повествования, то смеялся. Более нелепых действий Бельского и придумать было невозможно. Имея такую большую армию, да при пушках и припасах, можно было разгромить не только Казань, но и примучить всё Казанское ханство. Фёдор, старый и опытный вояка, чувствовавший некоторые угрызения совести, когда стрельцы его полка ушли в поход, почувствовал облегчение. Не пристало подчиняться бездарям, хоть и княжеского рода.
Два года после казанского похода войн не было, Русь трудилась и отдыхала. А лето 1533 года выдалось засушливым. С 29 июня и до сентября не упало ни одной дождевой капли, болота и ключи иссохли, леса горели. Солнце едва пробивалось через дым и было тусклым, багровым. Люди и звери задыхались от дымного смрада. Великий князь торжественными молебнами старался умилостивить небо. Двор и народ постились. От засухи зачали частые пожары в сёлах и городах. А после в августе 24 числа по небу пролетела яркая комета! Многие восприняли её как предвестницу беды. По улицам стали бродить юродивые, выкрикивая ужасные предсказания, наиболее частые – о смерти государя.
До Василия через челядь слухи доходили, но он лишь посмеивался. Ему всего 54 года от рождения, он бодр духом и здоров телом. Единственное, чего побаивался, так это отравления. Яды в те времена употребляли часто. Мышьяк, корень мандрагоры, а то и более коварные яды для устрашения неугодных пришли на Русь из Европы. Наши монархи новшество тут же переняли. Великие князья, а потом и цари всегда имели при себе специального человека, который пробовал со стола великокняжеского все кушанья и напитки. Зачастую и это не спасало.
После появления кометы в южные области Московского княжества снова нагрянули отряды крымцев. Были немногчисленны каждый, но было их несколько. Дальше Большой засечной черты не прошли, но рязанские, низовские и калужские земли успели пограбить. Войско русское отреагировало быстро. Часть захватчиков перебила, за другими пустились следом, отбили пленных и скот, и немногие из крымчаков добрались до Перекопа.
Радуясь изгнанию неприятеля, Великий князь с супругой и детьми отправился большим обозом в Троице-Сергиеву лавру 25 сентября. Отслужили молебен. Обоз с супругой и детьми отправился в столицу, а Великий князь к Волоку Ламскому, на любимое развлечение – охоту. Туда же из Москвы прибыл главный псарь со стаей охотничьих собак. Василий Иванович был первым из государей, кто завёл псовую охоту, до того собаки считались животными нечистыми, кто их держал дома, обращались худо, кормили отбросами. Василий Иванович перенял моду на псовую охоту от европейских государей. Сам он в Европу не выезжал, но послы иноземные о подобном развлечении сказывали.
В селе Озерецком Василий Иванович заболел, на левом бедре образовался гнойник. Вначале он не показался сколь-нибудь опасным, размером с булавочную иголку. Великий князь вернулся в Волок Ламский, где был на пиру у дворецкого, Ивана Юрьевича Шигоны. На другой день с приближёнными боярами сходил в баню по русскому обычаю попариться. Глядишь – с потом вся хворь выйдет. Затем отобедал с боярами. По обычаю ели обильно и пили вина много.
Для охоты время самое подходящее, осень сухая, тёплая. Государь со свитой и псами вы-ехал потешить душу и развлечься. Ехал верхом, вскоре нога сильно заболела, и охоту пришлось прервать, возвратиться с полей, в селе Колп лёг в постель. В Москву помчался гонец за Михаилом Глинским и лекарями, кои прибыли через день – русский Николай Луев и немец Феофил. К чирью стали прикладывать муку с мёдом и печёным луком, а потом и горшки – оттянуть гной. Сначала случилось облегчение, чирей вскрылся, гной пошёл обильно, целыми плошками, да запах ужасающий. Василий Иванович почувствовал себя немного лучше, пролежав две недели в Колпи, приказал доставить его в Волок Ламский, в дом Шигоны. Государь стал чувствовать тяжесть в груди, пропал аппетит. Лекари назначили ему горечи и слабительное.
Государь послал в Москву стряпчего Мансурова и дьяка Путятина за духовными грамотами своих деда и отца, не велев сказывать ничего о своём недуге ни Великой княгине, ни боярам, ни митрополиту, ни послам. Государь хотел скрыть болезнь, надеясь выздороветь. Для него недуг был испытанием, поскольку раньше он не болел, хотел сохранить недомогание в тайне. Кроме брата Андрея, в Волоке были Глинский Михаил, князья Бельский, Шуйский и Курбский. Другой брат, Юрий, поспешил к Василию из Дмитрова. Василий Иванович пообщался с ним недолго и отпустил с утешениями о скором выздоровлении. Великий князь приказал везти себя в Москву на санях, шагом. Везти медленно, укрыв медвежьей шкурой. По пути за-ехали в Иосифову обитель, где дьякон счёл молитву о здравии государя. Сам государь лежал в церкви на одре. Бояре и игумен при чтении молитвы упали на колени и плакали.
Василий не желал, чтобы его видели немощным, велел въехать в Москву скрытно. Добрались до Воробьёва, где Василий принял митрополита, епископов, бояр, воевод. С третьего часа и до седьмого наказывал им о устроении государства, о сыне, когда приглашённые уходили, остались трое – Михаил Юрьев, Михаил Глинский и Иван Шигона. Пробыли они при Великом князе до ночи. Им наказывал о Великой княгине Елене, как ей без него быть, как без него царству строиться.
Тем временем холопы под руководством бояр проломили тонкий лёд на реке, построили мост деревянный. Едва сани с государем въехали на мост, он обломился, лошади упали в воду. Но боярские дети, обрубив гужи, удержали сани на руках. Великий князь запретил наказывать строителей. Василия Ивановича внесли в постельные хоромы.
Следующим днём прибыли братья Юрий и Андрей, стали принуждать Василия покушать. Но он только прикоснулся к ложке с миндальной кашей.
После велел призвать бояр и князей Ивана и Василия Шуйских, Михаила Юрьевича Захарьина, Михаила Семёновича Воронцова, Михаила Глинского, Тучкова, казначея Головина, дворецкого Шигону. При них велел дьякам писать новую духовную грамоту, объявив трёхлетнего сына Иоанна наследником государства, под опекой матери и избранных бояр по достижении пятнадцати лет, назначил удел меньшому сыну Георгию. Братья и князья настояли, чтобы Василий призвал Елену и сына. Князь Андрей Иванович и Михаил Глинский пошли за нею, а брат Елены, князь Иван Глинский, принёс старшего сына. Брат Елены поспел первым, за ним шла мамка Аграфена Васильевна. Великий князь благословил сына и обратился к мамке:
