– Ерунда, это царапина. Вот Петрович, кажется, действительно ранен.
Охранник возле ворот удивленно хлопал глазами, баюкая окровавленную руку.
На пороге появилось несколько сотрудников отеля. Разинув рты, они удивленно смотрели на горящую машину.
– Что глазеете? – рявкнул на них Валентин. – Заняться нечем?
Людей как ветром сдуло.
Валентин вытащил из кармана мобильный телефон, связался со своими людьми и распорядился принести огнетушители.
– Пожарных не вызывать, сами справимся! Врача сюда!
Через несколько минут пикап был потушен. Охраннику оказали первую помощь и увели, кажется, рана у него была несерьезная. Парень за рулем был мертв.
– Повезло Петровичу, что из будки успел выйти, – сказал Валентин, покачав головой.
Он подошел к тому, что осталось от желтого пикапа, отбросил ногой кусок оплавленного металла. Под ним на земле лежал мужской ботинок. Коричневый ботинок. Точно такой же, какой Надежда видела, когда мимо нее провозили тележку с бельем.
– И кто же это был? – Валентин пристально взглянул на Надежду.
– Болгарский ученый Светлан Боянов. Участник исторической конференции. Жилец из тридцать второго номера.
– Вот как? – Валентин сделал какие-то пометки в своем блокноте. – А теперь давайте с подробностями. Как вы здесь очутились, откуда узнали про труп, кто взорвал пикап…
– Ну уж не я! – возмутилась Надежда. – Я ничего не знаю, ничего не видела. – Она бочком отступила к полуоткрытым воротам. – Это вы раскрыли дело, а меня в вашем отеле вообще не было. Я сейчас вообще в другом месте нахожусь. Правда, Дарья Романовна?
– Э, нет, так не годится! – запротестовал Валентин и повернулся к Даше. – Объясни своей знакомой, что так дела не делаются! Она должна дать показания…
– Знакомой? – переспросила Даша. – Какой знакомой?
Валентин повернул голову… Надежды уже и след простыл.
Она неслась по улице, как наскипидаренная кошка. Ну надо же так подставиться! Еще бы немного – и замели бы, точно замели. Понаедет на взрыв сейчас ментов и начальства всякого, приплетут терроризм, ох, не завидует она Валентину.
Из боковой улицы слышались приближающиеся звуки сирен. Едут уже, оперативно работают. Надежда замедлила шаг и свернула в тихий переулок. Отдышалась немного, пригладила сбившиеся волосы, сделала независимое лицо и пошла легким свободным шагом. Вид спокойный, но занятой.
В маршрутке ее застал звонок мужа, он интересовался, где пропадает его жена и отчего кот такой грустный.
«Он уже дома!» – обмерла Надежда и затараторила оправдания. Хорошо хоть ленивые голубцы на ужин готовы, только разогреть.
Она купила еще в пекарне возле дома песочный пирог с абрикосовым повидлом и понеслась к подъезду. Проскочила в лифт и нажала кнопку своего седьмого этажа.
Ну все, через минуту она дома. Провести тихий семейный вечер и выбросить из головы все, что связано с маньяком и гостиницей. Хотя бы до завтра.
Надежда бросила на себя мимолетный взгляд в зеркало, которое совсем недавно повесили в лифте, и оторопела.
Из зеркала на нее смотрела жуткая физиономия – глаза подведены жирными стрелками до висков, а рот накрашен ярко-красной помадой! Причем помада размазалась, и было такое впечатление, что Надежда только что съела кого-то живьем и не успела облизать кровь. Да, в таком виде только в фильме ужасов играть!
Господи, да как ее на улице не задержали в таком виде! И в маршрутку пустили…
Помада стерлась с трудом, Надежда вымазала весь платок и руки красным. Теперь подумают, что она кого-то убила.
Ключи выпали из рук и почему-то закатились под коврик, Надежда со стоном наклонилась, и тут открылась дверь. На пороге, естественно, стоял муж. Увидев свою жену в таком непривычном ракурсе, он очень удивился.
– Надя, а что ты там делаешь?
«Трамвая жду», – захотелось огрызнуться Надежде, она почувствовала вдруг ужасную усталость, очевидно, вся ее энергия кончилась. Но хамить мужу сейчас никак нельзя – он обидится, начнет разбираться, где она пропадала, и дело кончится семейной ссорой, на которую у Надежды совершенно нет сил.
– Я у Милки, у Милки была, у нее, понимаешь, вопрос такой… Муж кота хочет завести, а собака против! – плела она все, что приходило в голову. – Милка между ними мечется, как между молотом и наковальней, вот, меня в судьи позвала.
– И что ты посоветовала? – улыбнулся муж, поглаживая Бейсика, который посматривал на Надежду хитрым зеленым глазом, показывая, что нисколечко ей не верит.
– А, пускай сами разбираются! – Надежда махнула рукой и проскочила поскорее в ванную, чтобы смыть проклятые стрелки.
– А ты на даче у Милки была? – Муж придержал дверь.
– С чего ты взял? – непритворно удивилась Надежда.
– А от тебя шашлыками пахнет, – сообщил муж без всякого коварного подтекста.
Надежда вздрогнула, вспомнив про взорванный пикап, про его страшное содержимое в салоне и слегка обгорелый труп водителя. Шашлыки! О господи!
– Да нет, это у них во дворе листья жгли, так пока мы с Милкой спохватились окна закрыть, вся квартира дымом провоняла! – Она наконец захлопнула дверь ванной и пустила воду.
Той ночью брат Никодим спал плохо. Едва он закрывал глаза, перед ним возникал то бьющийся в судорогах брат Даниил, то распростертый на каменных плитах хранитель библиотеки, то удивительные создания, изображенные на страницах странной книги, – скорпионы с женскими лицами, многорукие птицы, клыкастые жабы.
В какой-то момент он все же заснул, но снова проснулся, ибо ему показалось, что мимо его кельи кто-то прошел, прошел крадучись, словно на недоброе дело, а затем он услышал где-то в дальнем конце монастыря крик, полный ужаса и тоски.
Проснувшись, брат Никодим сел и прислушался, но более ничего не услышал. В монастыре царила обычная ночная тишина.
«Должно быть, – подумал он, – мне все это послышалось – и крадущиеся шаги, и крик».
Некоторое время брат Никодим лежал, прислушиваясь к ночным звукам, но больше ничего не услышал, кроме громкого храпа, доносящегося из соседней кельи.
Ночные часы тянулись долго, и он начал уже снова засыпать, когда возле его кельи послышался звон колокольчика и громкий голос проговорил:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
То был голос одного из братьев бодрствователей, который в этот ранний час обходил монастырские кельи.
Все братья монастыря по очереди несли эту службу – не ложились ночью спать, но бодрствовали в монастырской церкви, чтобы в предрассветный час разбудить прочих монахов и призвать их к раннему богослужению.
– Аминь! – отозвался брат Никодим, чтобы показать брату бодрствователю, что он пробудился.
