– Лена! Мы должны все Володе рассказать.
– Все?!! – ужаснулась соседка.
– Только сегодняшнее происшествие, – уточнила Лена.
– Твой с Валеркой иногда на футбол ходит. Вдруг проболтается? Володька у тебя смирный. Видишь, взял чемоданчик и интеллигентно ушел. А Валерка мне прошлый раз таких фонарей наставил, никакая пудра не брала, – задумчиво произнесла Лена.
«Мало он тебя дубасил», – подумала Лена Соболева и продолжала уговаривать:
– Очень тебя прошу! Клянусь, что Володя ничего Валере не скажет.
– Нет, и не проси. Это я с перепугу тебе проболталась. А если кому-нибудь скажешь – буду открещиваться. Весь подъезд свидетели. Строить теперь не умеют, стенки как картон. Мы раньше на Пятницкой жили, так там ори не ори, когда тебя муж убивает, – никто милицию не вызовет.
– Кто эта Иванова? Где живет, работает? – сыпала вопросами Лена.
– Зачем тебе? – подозрительно спросила соседка.
– Должна же я ее найти, все объяснить.
– Чтобы она ко мне приперлась?
– Лена, как ты не понимаешь, у меня вся жизнь рушится!
– Ничего не рушится, подумаешь, ошибка вышла. Если он любит, то простит и вернется.
– Что простит? Твои грехи? Какая ты жестокая!
– Ты меня не стыди! – Соседка из колобка обернулась колючим ежом. – И не впутывай в свои дела! Зачем я пришла? За сахаром. Полстакана, я верну.
После ухода соседки Лена опять начала плакать. Теперь уже по причине человеческой подлости, размеров которой она до сих пор не представляла.
– Мама! Полночь! – Настя, заспанная, в ночной рубашке, появилась в дверях комнаты. – Что ты плачешь? – Она зевнула. – Коню понятно, что произошло недоразумение.
– Как ты выражаешься? – хлюпнула носом Лена. – Коню понятно, а отцу нет?
– У тебя никакой гордости, – пожала плечами дочь.
– Мала еще матери указывать!
Настя снова протяжно зевнула.
– Удивляюсь, – сказала она, – ты совсем не знаешь мужчин!
От этого заявления у Лены мгновенно пропали слезы.
– А ты знаешь? – грозно спросила она.
– Из литературы, теоретически.
– Лучше бы ты теоретически химию подтянула.
– Да ладно, – махнула рукой дочь, – пошли спать. Завтра тебе на работу, а нам в школу.
Лену поразило равнодушие или даже некая веселость, с которой Настя отнеслась к происшедшему. И тут же она оправдала дочь: юность, максимализм. Лена вспомнила, как недавно, придя с дискотеки и увидев мирно сидящих у телевизора родителей, Настя заявила:
– Скучно живете! Просто чеховские обыватели!
Настя была начитанной девушкой.
СЛУЖБА И ДРУЖБА
Лена работала в частном бюро по охране авторских прав и получению патентов «Олимп».
В море частной инициативы и предпринимательства «Олимп» являл собой уникальный островок – точную копию старых советских учреждений. Десять лет назад он отпочковался от Института патентоведения усилиями бывшего руководителя Лены, а теперь хозяина и работодателя Игоря Евгеньевича Булкина. Сам он никогда бы не рискнул броситься в бурные волны капитализма, спокойно встретил бы пенсию в родном институте. Но жена Булкина, особа активная и целеустремленная, буквально в спину вытолкала Игоря Евгеньевича в бизнес. «Все хватают, а ты ушами хлопаешь! – пилила она мужа. – Государство не резиновое, на всех не напасешься. А тебе бы только удочки забрасывать! В доме престарелых хочешь старость провести? А дети? А внуки?»
Про «удочки» – это в прямом смысле слова, потому что единственной глубокой страстью Булкина была рыбалка. Жена, по профессии врач-невропатолог, переквалифицировалась в уролога – специалиста по дроблению камней в почках – и организовала один из первых медицинских кооперативов.
Камни в организмах россиян накопились в промышленных количествах, и кооператив процветал. А Институт патентоведения, как и все государственные учреждения, трещал по всем швам. Когда жена стала называть Игоря Евгеньевича «мой нахлебник», он решился на отчаянный шаг и зарегистрировал «Олимп».
Имя частному предприятию было выбрано не по причине любви к Древней Греции, а по аналогии с названием бельгийской телескопической удочки – давней мечты Булкина.
Лена согласилась уйти из института вместе с начальником от отчаяния. И ей, и Володе, работавшему в машиностроительном НИИ, зарплату платили нерегулярно, инфляция съела накопления в чулке, сберкассы проглотили сберегательные книжки. На пороге дома отчетливо маячила нужда. А Булкин обещал твердый оклад.
Слово он сдержал. Но не потому, что вдруг открыл в себе деловую хватку. Напротив, растерял на вольных хлебах и прежнюю активность. По всем статьям бюро должно было прогореть. Спасла «Олимп» Булкина-уролог.
Она удачно, в песок, раздробила камни в почках председателю одного из крупных благотворительных фондов. Счастливый и облегченный председатель взял «Олимп» под свое крыло. Была организована программа поддержки изобретателей, рационализаторов и новаторов с громким названием «Российские эдисоны». Под нее в «Олимп» потекли денежки, вначале мелкой струйкой, а потом широким потоком, оставляя на булкинском счету малую часть, а в основном утекая в загадочные офшоры.
Игорь Евгеньевич в финансовых делах собственного предприятия разбирался плохо.
Да от него только и требовалось подписывать бумаги, которые привозил бухгалтер фонда.
Понукаемый женой, Игорь Евгеньевич не забывал периодически ставить перед правлением фонда вопрос об увеличении своей зарплаты. К чести Булкина, он одновременно хлопотал о пропорциональном увеличении оклада двух своих сотрудниц – Лены и Зои Михайловны.
Как ни скудна была производственная деятельность «Олимпа», но все-таки была. Ведь приходилось давать о себе рекламу в столичной и провинциальной прессе. Когда являлись соискатели на защиту авторских прав, им вежливо отвечали, что пока юрист отсутствует и эти дела мы не ведем. А с изобретателями, жаждущими патентов, две сотрудницы справлялись отлично, ведь в Институте патентоведения они в свое время и заявки оформляли, и формулу изобретения помогали составлять, и экспертизы организовывали.
Изобретатели, как правило, люди серийной продукции. Не то чтобы один раз придумал атомный реактор и успокоился. Нет, Эдисоны творчески горят, как писатели или художники, – штампуют без устали открытие за изобретением. И патентоведы называют их соответственно – авторы. За Леной и Зоей Михайловной, естественно, переползли их авторы из института.. Но и новички захаживали, из далей и весей объемистые письма слали, подростки с вечными двигателями надоедали, изобретатели велосипедов тоже не в редкость были. Три посетителя в день или четыре письма – это уже перегрузка в «Олимпе».
