– Ты говорил с ними? – спрашивает она чуть слышно.
– Да.
– И?
– Скоро он заплатит за все своей жизнью. – Этторе произносит это бесстрастно, хотя все внутри у него кипит. Он видел солдат, почти мальчишек, растерзанных на войне, видел их теплую темную кровь, льющуюся в выбоины в мерзлой грязи. Он видел свою возлюбленную, избитую, изнасилованную, оставленную умирать, свою мать, которую холера убила за два дня и одну ночь, вывернув наизнанку. Так много смертей вокруг, смерть подстерегает повсюду, и в ней так мало справедливости. Жизнь не дешева, а вот смерть ничего не стоит – это ему известно. Никогда еще он не планировал убийства; никогда еще убийство не было столь справедливым. Его совесть чиста. В мире богатых это называется казнью – исполнение приговора, вынесенного судом, – но это не для крестьян. У брачианти – свое правосудие.
Паола поворачивается к нему лицом. Он не видит ее, но чувствует ее дыхание на своей щеке, и тяжесть ее косы, упавшей ему на плечо.
– Когда это свершится, Ливия упокоится с миром. А ты сможешь обрести покой? – спрашивает она.
– Да, – отвечает он не задумываясь. – Возможно. А возможно, и нет, никогда. Но это должно быть сделано.
– Можно подождать с этим хотя бы несколько дней? – поспешно спрашивает она. – Всего несколько дней! Нельзя дать им повод насторожиться и усилить охрану. После налета это уже не будет иметь значения. Только три дня.
– Начало положено, Паола. С того момента, как я выйду отсюда, один из нас будет за ним следить, и если случай представится, я его не упущу. Как и Бенедетто или Джанни. Может, мы подловим его после налета, может – до.
Паола делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
– Если вы порешите его до воскресенья, то вся полиция будет на ногах, а мы должны быть у Дель-Арко в одиннадцать, значит нам нужно выдвинуться из Джои, как только стемнеет! Этторе… так много поставлено на карту.
– Все идет как должно, Паола. Мы можем напасть на Дель-Арко позже. Но уже без помощи Кьяры.
– Лучше ей выполнить свое обещание. – Паола сердита и встревожена. – Если она струсит, я шкуру с нее сдеру своими руками, и… – Она замолкает, когда Этторе резко сжимает ей руку. Он чувствует, как сдвинулись косточки ее кисти. – Прости, я не хотела, – говорит она.
– Она сделает, что обещала. Она всегда держит слово.
– Скажи это ее мужу, – ворчит Паола.
– Хватит, Паола. Пожалуйста.
– Мне нужно, чтобы ты работал! Нам нужны твои деньги. Что нам проку, если ты будешь рыскать по Джое, подстерегая этого человека. Он тоже тебя разыскивает, не забывай.
– Я буду оставаться в городе только раз в три дня. Работы сейчас все равно мало – в течение всей недели никого не наняли. Ты же сама твердишь мне, что после воскресенья все мы будем богаты и сыты. А ведь он приставлял пистолет к голове твоего сына, Паола. Ты что, забыла об этом?
– Я не забыла.
– Тогда прекрати! Все и всегда не может быть по-твоему. Все идет так, как должно, и я не собираюсь спорить с тобой на этот счет.
Повисает долгое молчание; он ослабляет хватку, отпуская руку сестры, так что их пальцы разъединяются.
– Ладно, – тихо говорит Паола.
Этторе берет ее косу и легонько дергает, как он делал это, когда они были маленькими. Затем встает, низко натягивает на глаза шляпу и уходит в ночь.
Следующий день он проводит, прочесывая город: от замка до Кьеза Мадре, от Театро Комунале до рыночных лотков на Пьяцца XX Сеттембре, от деревянной мельницы Сантоиеммы до пекарни, от Виа Рома до железнодорожной станции и бойни. Он говорит с несколькими доверенными людьми; сообщает кому нужно, что разыскивает Федерико Мандзо. Что за ним числится должок. Рабочему люду известно, кто такой Федерико Мандзо, а по заячьей губе его легко узнать, к тому же в последнее время он успел примелькаться в своей черной рубашке с нашивками. Кроме того, все знают, что он сын Людо Мандзо, и ни у кого из работников нет ни малейшего повода любить Людо. Но за весь день Этторе ничего не удается выяснить. Ничего полезного – Федерико видели за рулем черного автомобиля Кардетты, когда он направлялся в массерию, никто не заметил, чтобы он возвращался назад. Озадаченный, Этторе спрашивает, где его дядя, и слышит в ответ, что Леандро еще раньше в тот день уехал в том же направлении на своей красной машине и тоже еще не вернулся.
Этторе лихорадит от нетерпения, он снова и снова обходит Джою по своему маршруту. Заглядывает в сапожные лавки и на свалки, в кузницы и пивные. Он зол и разочарован – ему хочется самому найти Федерико, ему хочется найти его сегодня. Не ожидая, не откладывая. Этторе не собирается дарить ему еще один день. Украденный пистолет, холодный и тяжелый, засунут в задний карман штанов, скрыт под жилеткой. Этторе представляет себе, как вытащит его и приставит дуло к голове Федерико. «Идем со мной», – скажет он. Со всей каменной твердостью Бенедетто и бесстрастностью Джанни. «Идем со мной». И Федерико пойдет с ним, и свершится то, что должно свершиться. Но что Этторе станет делать после этого, он и сам не знает.
Когда темнеет, он покупает немного дешевого утреннего хлеба и идет к Пино и Луне. Луна нарезает его, поливает оливковым масло и натирает срезом стручка жгучего перца. Они едят хлеб с пюре из стручковой фасоли и темно-зеленым цикорием, запивая простой водой, и он рассказывает им о Федерико. Луна перестает жевать и, кажется, не может проглотить то, что у нее во рту. Они сидят на табуретках, но стола у них нет. Они едят из треснувших мисок, стоящих на коленях, поджав под себя ноги, будто школьники; высоченный Пино привычно легко сгибается чуть ли не пополам. Он работал весь день, от него пахнет тяжелым трудом, и он ест с жадностью, словно не слыша ничего вокруг. Когда его миска пустеет, он откашливается.
– Когда ты разыщешь его, я пойду с тобой, – говорит он.
Этторе озадаченно качает головой: Пино всегда сторонился насилия.
– Нет. Зачем тебе ввязываться в это? Это не твоя война – не марай рук.
– Я видел его, Этторе, – говорит Пино, и лицо его кривится от отвращения. – Я видел, что он делал с Кьярой. Чем бы это кончилось, если бы я не засадил ему башмак под ребра? Такой человек – хуже бешеного пса, положить этому конец – наше общее дело. И что же, мне теперь ждать, когда он нападет на Луну? – Он устремляет взгляд на свою молодую жену с широко распахнутыми от страха глазами. – К тому же, – говорит Пино, беря Луну за руку, – мы тоже любили Ливию.
– Да, бедняжка Ливия, – говорит Луна. Она смотрит на Этторе. – Ты должен беречь нашего Пино. Ты должен.
– Мандзо будет один. Беспомощен, как женщины, за которыми он охотился. Нас будет четверо сильных мужчин, когда мы поймаем его, – говорит он.
– Да. И все же, – произносит Ливия.
Во мраке опустившейся ночи Этторе, укрывшись в подворотне, смотрит на дом на Виа Гарибальди. Он видит шайку чернорубашечников, вышедших на дело с дубинками и пистолетами, но Федерико среди них нет. Ночь длинная и теплая; наблюдая за воротами, Этторе позволяет своим мыслям блуждать в таинственном и туманном пограничье между сном и явью. Его мысли преображаются в мечты и затем возвращаются к реальности, вновь и вновь. Он держит Кьяру в объятиях; он в окопах у Изонцо; он слушает Ливию, ее чудесный легкий присвист, когда она говорит; он мальчишка, высматривающий окаменелости в известняковых стенах; он падает во мрак адских врат в Кастеллане. Он сделан из камня и одновременно невесом, словно воздух. Он дым и гарь, развеваемые ветром, а Кьяра – только его мечта, мечта о мечте, о совсем иной жизни.
