– Филипп, я должен был тебя предупредить. Извини. В этом доме еду будут приносить до тех пор, пока ты опорожняешь тарелку.
После стакана вина Пип уже не выглядит таким скованным.
– Кажется, мне здесь очень понравится, – говорит он, и Леандро вновь смеется.
– Может, стоит прогуляться перед сном, осмотреть город, как раз и еда немного уляжется? – предлагает Клэр. Она тоже переела, запах свежих продуктов пробудил дремавший голод, на который она в течение нескольких дней не обращала внимания. Марчи и Леандро переглядываются. – Мне казалось, в Италии это принято. La passeggiata?
[4] – спрашивает Клэр.
– Да, миссис Кингсли, именно так. Но здесь, на юге, мы обычно выходим на пасседжиату раньше, около шести, когда садится солнце. Я имею в виду благородных господ. В такой поздний час на улицах… в основном батраки, которые поздно возвращаются с полей. Это, конечно, не обязательное правило, но, может быть, завтра мы выберем более подходящее время для прогулки, – объясняет Леандро.
– Хорошо, – отвечает Клэр.
Леандро одобрительно кивает, словно радуясь ее сговорчивости. А Клэр про себя удивляется такому резкому разграничению людей на крестьян и аристократию, так что среднему классу, к которому в Англии принадлежат она и Бойд, просто не остается места.
После ужина Марчи предлагает Клэр вместо прогулки экскурсию по дому. Бойд и Леандро остаются за столом, они пьют терпкий анисовый ликер, который Клэр не может заставить себя даже попробовать, а Пип от него морщится. Леандро набивает и закуривает длинную трубку, сделанную из какого-то светлого дерева и слоновой кости. Ее синеватый дым поднимается в воздух, словно призрак. Пип пребывает в нерешительности. Он уже не такой маленький, чтобы следовать за женщинами, но и недостаточно взрослый, чтобы оставаться с мужчинами. Его глаза покраснели и стали сонными.
– Ты выглядишь усталым, – замечает Клэр. – Почему бы тебе не лечь спать? Я тоже скоро лягу. – Ей кажется, что он с радостью побудет один, почитает, осмотрит свою комнату, и по выражению облегчения на его лице понимает, что угадала.
– Ты права, Клэр, – говорит он. – Вы меня простите, мистер Кардетта? Отец?
– Конечно, Филипп. – Леандро кивает и благожелательно улыбается. – Отдохни как следует. Завтра мы с тобой побеседуем об автомобилях, я хочу показать тебе кое-что интересное, думаю, тебе понравится.
Марчи уводит Клэр. Переходя из комнаты в комнату, она зажигает свет, не утруждая себя тем, чтобы его гасить, это она оставляет слугам. Ее ноги в кожаных сандалиях ступают почти бесшумно, одежда подчеркивает изгибы тонкого стана. Через библиотеку и череду строгих кабинетов с массивными письменными столами и громоздкими стульями они проходят в просторную гостиную, убранную гораздо богаче, а затем в столовую с расписной лепниной на потолке и обеденным столом, за которым могут свободно разместиться двадцать четыре персоны. Полы выложены полированным камнем или разноцветной, образующей сложные узоры плиткой; на всех окнах крепкие ставни и тяжелые портьеры, подвязанные плетеными золотыми шнурами. Все богато, с претензией на подлинную роскошь, но Клэр находит это гнетущим, мертвенным, словно застывшим на полвека. Она представляет, как скрипит воздух, когда они протискиваются сквозь него. Это место пахнет камнем, сухим деревом и пыльным дамастом.
Спустившись по мраморной лестнице, Марчи поворачивается к Клэр.
– Как вам все это? – спрашивает она. Она произносит слова слитно, на американский манер: каквамвсеэто?
– Просто великолепно, – отвечает Клэр после небольшой паузы.
Марчи удовлетворенно улыбается:
– Ох уж эти британцы, всегда так чертовски вежливы! Ну как можно вас не любить? Это же музей, мужской клуб восьмидесятилетней давности. Ну-ка, возразите мне что-нибудь!
– Но… кое-где интерьеры, возможно, несколько старомодны.
– Именно. Но я это так не оставлю, моя дорогая, я его расшевелю. Мой Леандро еще не свыкся с мыслью о женской руке в доме, но я его к этому подведу, вот увидите.
– По-моему, сейчас для этого самое подходящее время. Если Бойд переделывает фасад, то почему бы не обновить интерьер?
– Вот и я привожу тот же довод, Клэр. Тот же самый довод. Могу я задать более личный вопрос? – Это звучит так неожиданно, что Клэр моргает. На полутемной лестнице трудно разглядеть выражение лица Марчи. Она улыбается, но она всегда улыбается.
– Конечно, – произносит Клэр. Она надеется, что это не касается Бойда. Что он ей наговорил?
– Мне кажется, вам еще нет и тридцати. Не могу себе представить, что вы можете быть родной матерью этого милого мальчика.
У Клэр отлегло от сердца. Она медленно выдохнула:
– Мне исполнится тридцать в следующем году, и вы правы. Мать Пипа – первая жена Бойда, Эмма. Она была американка, из Нью-Йорка, как вы. Она умерла, когда Пипу было четыре года.
– О, бедное дитя. И бедная Эмма – умирать, зная, что оставляешь такого малыша! Но ему повезло, у него восхитительная и совсем не злая мачеха.
– Мы очень близки. Мне было всего девятнадцать, когда я вышла замуж за Бойда… – Клэр умолкла, не зная, стоит ли продолжать. Но глаза Марчи горят неподдельным интересом. – Я была Пипу скорее старшей сестрой, чем матерью. Конечно, он помнит Эмму.
– Отчего она умерла?
Клэр колеблется перед тем, как ответить. Вскоре после знакомства с Бойдом она задала тот же вопрос своим родителям, поскольку они дольше знали его и у них были общие друзья. Ей сказали, что Эмма умерла во время родов, когда они жили в Нью-Йорке, Бойд очень горевал, и потому не следует касаться этой темы. Она приняла это без вопросов и возражений, но через несколько месяцев после свадьбы выяснилось, что Пип помнит мать. Клэр уже не могла совладать с любопытством, и, поскольку расспрашивать маленького ребенка о смерти матери было бы жестоко, она собралась с духом и однажды вечером, когда Бойд пребывал в хорошем настроении, задала вопрос ему. Это так потрясло Бойда, словно он не предполагал, что она вообще может знать о существовании Эммы, а уж тем более интересоваться ее судьбой. Болезненная гримаса на его лице испугала Клэр, она тут же пожалела о сказанном. Она попыталась взять его руку и извиниться, но он отстранил ее, поднялся и вышел за дверь, не сказав ни слова. Но затем остановился, не глядя на нее.
– Это была… лихорадка. Инфекция. Внезапная и катастрофическая. – Он сглотнул, его впалые щеки были бледны. – Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, не заводи больше этого разговора.
В ту ночь он не притронулся к ней в постели, даже во сне не коснулся ни рукой, ни ногой. Клэр кляла свою бесчувственность и дала себе зарок выполнить его просьбу.
Стряхивая воспоминания об этой одинокой ночи, исполненной самобичевания, Клэр отвечает Марчи, в точности повторяя слова Бойда.
