– Где ты пропадал?
– Сражался с ребенком, – глухо отвечает он.
– Что ты делал? А что с головой?
– Ох, Паола! Не трогай!
– Хорошо. Но мне придется промыть рану, когда мы вернемся домой. Ты большой ребенок, – говорит Паола, и ему становится ясно, какое облегчение испытывает она оттого, что оба они уцелели. Сама она с повязанным на лицо шарфом кажется совершенно невозмутимой. Кожа на ее лбу, единственной открытой части, гладкая и чистая, лишь слегка поблескивает от испарины. Этторе восхищается сестрой, хотя между ними и нет уже прежней близости. Он представляет ее себе сидящей по-турецки девчонкой, которую знал когда-то, но ясно, что она каким-то образом изменила себя; ей пришлось это сделать. Плоть превратилась в сталь, девочка в солдата.
Раздается гневный возглас владельца фермы; безоружного, его выводят во двор под дулом пистолета. Двое мужчин волокут его под обе руки. Он уже разделся, чтобы лечь в постель, и теперь стоит перед ними в льняной рубахе и панталонах. Молодой человек лет тридцати, благообразный и сытый, с яркими пухлыми губами и тонкими прямыми волосами. Он явно не уроженец Джои, даже не апулиец. Его шелушащаяся, обгоревшая кожа носа и щек не привыкла к южному солнцу.
– Эй, вы, трусы, покажите лица! Чертовы ублюдки! – кричит он. В группе бойцов раздаются глухие смешки. – Я вызвал подкрепление. Я уже позвонил – карабинеры будут здесь с минуты на минуту, и не только карабинеры – вам должно быть известно, о ком я говорю. Так что лучше сдавайтесь. Глаза владельца фермы расширены и прямо лезут из орбит. Он сам чуть не подпрыгивает от возбуждения.
– Ты не в Риме, болван. На этой ферме нет телефона. Ни на одной ферме нет телефона, – говорит Паола, подступая к нему.
Губы молодого человека презрительно кривятся.
– Женщина? Так вы, крестьяне, посылаете воевать ваших женщин? Что же вы за никчемные терроне?
– Не такие уж и никчемные, во всяком случае, мы избавили тебя от всего этого оружия. И советуем впредь соблюдать соглашения, которые ты подписал, невзирая на то, функционирует биржа труда или нет, – сурово говорит лысый человечек.
– Вам это с рук не сойдет! Вы понесете наказание… каждый из вас! Мне известно, кто вы, можете сколько угодно прятать лица! Я тебя знаю!
– Поостерегись! – говорит другой налетчик, выступая вперед с поднятым пистолетом. – Не давай нам повода пристрелить тебя.
– Вам конец, – бормочет помещик, словно не может себя сдержать.
– Нет, это только начало, – слышится в ответ.
Молодой человек умолкает, он тяжело дышит, его бледное лицо искажает гримаса. Ему в рот суют кляп, связывают и накидывают на голову мешок из-под зерна.
Налетчики забирают с фермы все, что могут унести, аннароли они не причиняют никакого вреда, а хозяина сквозь тлеющие ворота выводят наружу и ведут в Джою. Едва почувствовав под ногами камни мостовой, тот начинает звать на помощь, и за свое усердие получает несколько ударов, так что впадает в полуобморочное состояние. Двое мужчин волокут его всю дорогу до Пьяцца Плебишито, там его раздевают догола и привязывают к эстраде. После этого они, как и остальные, растворяются в темноте улиц. Колокола бьют три. Похищенное оружие зарывают в солому, на которой спят свиньи, заворачивают в мешковину и прячут в печных трубах, засовывают в кучи хвороста. Налетчики расходятся по домам, смывают с лиц копоть и ложатся спать. Через два часа они будут на площади и отправятся оттуда на работу как ни в чем не бывало – от этого зависит их безопасность. Когда владельцы ферм и полиция будут извещены о налете, они станут высматривать отсутствующих.
Голова Этторе пульсирует болью, и он не уверен, что утром сможет отправиться на работу. Пока Паола проверяет, как спит Якопо, Этторе валится на постель, не сняв башмаков, и тут же погружается в дремоту. Он не реагирует, даже когда Паола промывает ему рану на голове, хотя она сама слишком устала, чтобы особенно осторожничать. Она шепчет ему, что рана не очень глубока и что надвинутая на глаза шляпа утром надежно скроет ее.
– Постарайся поспать хоть немного, – говорит она. – Не волнуйся, я разбужу тебя вовремя.
– О, хорошо, – бормочет он и слышит ее удивленный вздох. Глубокий сон одолевает его так внезапно, что больше походит на обморок.
На следующую ночь после налета лютуют фашисты, в темноте то и дело раздаются крики, происходят внезапные стычки, отряды врываются в дома и уводят людей, преследуют членов союза. Но несмотря на свои угрозы, владелец массерии Молино не смог назвать ни одного имени, так что репрессии проводятся выборочно и наугад, жертвами фашистов становятся бунтовщики, социалисты и просто недовольные. Получив предупреждение от соседа, вечером Этторе вновь вынужден скрываться в козьем хлеву. После этого он ночует на пыльной скамье в маленькой церкви Сант-Андреа неподалеку от Вико Иовиа; он открыл отмычкой ржавый замок и обнаружил с другой стороны задвижку, чтобы запирать дверь изнутри. Церковка походит на пещерный храм, тенистая и прохладная, она была воздвигнута около тысячи лет назад и долгое время оставалась без священника. Для зимы такое убежище не подошло бы, а сейчас здесь даже приятно. Воздух свежее, чем дома, он наполнен запахом крошащегося камня, сухого дерева и хрупкого свечного воска, в течение десятилетий каскадами стекавшего по стенам ниш. Пахнет здесь и птичьим пометом: ласточки снуют туда-сюда сквозь разбитое окно, они прилепили свои глиняные гнезда к потолочным балкам. Голуби облюбовали кафедру: они спят там по ночам и с шумом взлетают, когда Этторе вспугивает их. Уже многие годы колокол этой церкви молчит.
На рассвете по дороге на площадь Пино барабанит в дверь, чтобы разбудить Этторе, который прячется в этом тихом убежище в начале и конце каждого дня, и ему кажется, будто время постепенно замирает, рассеиваясь, словно солнечный свет по вечерам. Неумолчный щебет ласточек доносится откуда-то издалека, и Этторе словно уносится на сотни миль от всех тягот и несчастий. Тут так спокойно, что утром он с трудом заставляет себя выйти из своего укрытия, и ему мнится, что стоит ему ступить за порог, как голова начнет раскалываться от боли. Он помнит, как услышал голос Ливии, когда, теряя сознание, чуть не рухнул в огонь во время налета на ферму. «Скажи, что ты без ума от меня». Это было произнесено с ее обычным присвистом, немного нараспев. Он так любит ее голос, но почему-то эти слова не дают ему покоя. В этой фразе что-то не так. Он никогда не слышал от Ливии слов «без ума» до той ее агонии, когда в жару она повторяла их снова и снова. Этторе говорил ей, что любит ее, что она его сокровище, его возлюбленная. Она признавалась ему в своих чувствах, но никогда не говорила, что без ума от него. И он все думал, где она услышала эти слова. Между тем ни поиски, ни расспросы, ни клятвы, принесенные ее памяти, так ни к чему и не привели. Ему по-прежнему ничего не удалось разузнать о том, кто напал на нее в тот день с таким бессердечием и с такими роковыми последствиями. В тиши старинной церкви он перестает повторять свою клятву. Он перестает обещать, что найдет этого человека, – возможно, этого никогда не будет. «Прости меня, Ливия. Я не знаю, что еще я могу сделать». Поражение заставляет его почувствовать себя слабым и усталым.
